Внук
Шрифт:
Для меня, видеть это все было выше моих сил, говоря проще, я просто струсил. Струсил смотреть в глаза этим людям, которые ждут от нас, военных, защиты. А мы ни чем пока не можем помочь. Даже наладить снабжение продовольствием, и то не получается. Короче, я воспользовался тем, что ранен был только в руку, сбежал уже на пятый день. Как только почувствовал себя лучше. Рука, конечно, болела, по вечерам, готов был на стены лезть. Но все равно, было уже намного легче.
Операция, длилась очень долго. Я, то вырубался, то очухивался и матерился.
Когда оказался на улице, ни хрена легче не стало. То и дело, попадались люди, исхудавшие, усталые, отрешенные. На проспекте 25ого Октября, по которому я двинулся, прогуляться, людей было мало. Некоторые заглядывали в глаза, другие проходили, не поднимая головы. А когда у Аничкова моста, ко мне подбежала девочка, лет пяти, я вообще потерялся.
– Дяденька командир, у вас нет хлебушка? А то мы с сестренкой не ели два дня.
– А где твои родители, девочка?
– Папу у нас убило, мама на работе, не приходит уже два дня.
– А где ты живешь дочка?
– почему-то спросил я.
– Здесь не далеко.
– Отозвалась девчушка, и глаз не сводит.
– На Стремянной.
– Как тебя звать, родная?
– мне хотелось застрелиться, благо оружие мне оставили, ситуация в городе была очень тяжелой, все чаще, случались диверсии.
– Таня Зернова, а сестру Аня. Она маленькая совсем.
– У тебя еще родные есть? Бабушка или дедушка?
– Нет, бабуля померла перед войной. А деда давно уже, я еще маленькая была.
– Пойдем, я отведу тебя домой, подождешь там. Я обязательно вернусь. Найду твою маму, и принесу поесть, тебе и сестренке.
– Анечке молоко нужно, его не где взять. Соседка, тетя Оля, сказала, не выживет она.
Бля, я не знал, что делать! Пятилетний ребенок, так запросто говорит о смерти! Гребаные фрицы, до чего довели народ. И после такого, они еще собираются победить. Нет! Такой народ, не сломать!
– А сколько же твоей сестренке, ты сама-то еще мала?
– спросил я и взял ее за руку.
– Два годика, а мне шесть уже. Я взрослая!
– серьезно заявила она, увлекая меня вперед.
Дошли мы быстро. Девочка и вправду жила близко. Мы перешли по мосту Фонтанку, потом свернули направо, на Нахимсона, и тут же налево, это и была Стремянная улица. Я читал редкие таблички на домах.
Когда я увидел ее сестру, пришлось даже отвернуться. Маленький, худющий комочек, она лежала в кроватке, и плакала. Схватив ее на руки, стал, осторожно покачивая, успокаивать. Постепенно, Анютка перестала плакать, только тихо всхлипывала. Я положил ее обратно в кроватку, накрыл ее своим ватником. Старшей, на голову одел свою шапку. В квартире было холодно.
– Танюшка, есть у вас какие-нибудь теплые вещи?
– Печка потухла, а спичек никто не дает. Мама с собой последние унесла. Вот и не топим со вчерашнего дня.
– Показывай скорее, где печка?
– Вон там, в углу, - показала она.
– Только у нас дров-то нет, мама с работы должна была принести.
Я быстро подошел к печке, открыл. Это была, обыкновенная буржуйка. С трубой, выведенной в форточку. В ней лежало несколько расщепленных досок, по виду, от ящиков. Вот люди! Не могли разжечь что ли, детишкам? Быстро разведя огонь, я решительно разломал два стула. Рука болела, а когда напрягся чуток, ломая мебель, дернуло особенно сильно. Подумал, нужны ли стулья, если замерзнешь заживо!
– А где мама работает?
Девочка рассказала, объяснила, как быстрее дойти. Потом принесла плохонькое пальтишко. я хотел укрыть им малютку.
– Вот, это мое старое.
– Подала она его мне.
– Какое же тогда на тебе?
– подумал я, видя, что на ней одето не лучше того, что она мне отдала, только размером побольше.
– Так! Слушай меня внимательно! Сиди дома, подкладывай палки в огонь, только помаленьку! Чтобы на дольше хватило. Но смотри, чтобы не потухло! Я сейчас еще что-нибудь сломаю, чтобы вы тут не замерзли. Ты погрей воды на печке, попейте с сестренкой. Я скоро вернусь. Найду твою маму, и принесу поесть. Ты меня поняла?
Девочка замотала головой.
– И никуда не уходи.
Выйдя из дома, я как есть, без шапки и ватника, бросился бегом по тому адресу, что мне указала Танюшка. Ее мама, как, оказалось, работала в небольшом цехе, когда-то бывших мастерских, стоявшей неподалеку школы. Я вошел внутрь, и отыскал мастера. Им оказалась крупная женщина, лет пятидесяти.
– Здравствуйте, я бы хотел увидеть, Зернову Анастасию!
– Так померла она!
– огорошила меня мастачка, - еще вчера ночью. Увезли ее, милиционеры.
– А вы знаете, что у нее, двое детей осталось, и младшей всего два года.
– Конечно, знаю. Только у всех дети! И всех кормить надо. Если вы о том, что я подумала.
– Ясно, до свидания.
– Разговаривать больше не хотелось, я вышел из цеха, и столкнулся с патрулем.
– Стоять, руки в гору! Кто такой?
– Спросил меня бравый сержант, в шинели и каске, одетой прямо на шапку.
– Здравия желаю, товарищ сержант.
– я показал ему бумажку, выпрошенную мной у военврача. ГэБэшные документы, доставать не стал.
– Что же вы, товарищ лейтенант, раздетым ходите, - искоса поглядывая на меня, говорил сержант, - вы находитесь на лечении, а больные не должны гулять по улицам.
– Да все нормально, сержант. Начальство ищу.
– Какое? Вашего начальства здесь быть не может!
– Сюда заходил по делу. Дети остались без матери, приходил узнать, что с ней.
– Понятно, товарищ младший лейтенант, вас проводить, может, дороги не знаете?