Внуки красного атамана
Шрифт:
– Запашнов и Евтюхов, вы нарушили дисциплину! На колени!.. На колени, кому приказано!
Егор и Степа, будто подтолкнутые друг к другу, прижались плечом к плечу, напружинились, как петухи, готовые к схватке, и смотрели на Уманского с недоумением и угрозой. Уманский захохотал:
– Ага!.. Шучу, шучу!.. Вас-то не поставишь на колени, я знаю... Но вот, я вижу, вы объединились против того, кто хотел поставить вас на колени. Значит, вы не враги...
Егор и Степа, смущенные, отошли друг от друга.
– Кстати, да будет вам
Витоля работал старательно, это верно, и брался за самую тяжелую работу: выкорчевывал кусты, прорывал дорогу в обрыве. Но Егору казалось, что он делал все это нарочито... "Подлиза, на глаза Виктору Васильевичу лезет", - думал он.
Ученическая бригада в ту весну расчистила поле в тридцать гектаров. Семка Кудинов потом распахал его своим СТЗ. Помогали ребята также Уманскому заниматься селекционной работой на опытном участке, где были посеяны разные сорта яровой пшеницы. Егор с Дашей тогда взялись пинцетом выщипывать тычинки из цветков пшеницы, готовили образцы ее к скрещиванию. Любопытная, но занудливая работка!.. Если бы не Даша со своей прилежностью и настойчивостью, он бы оставил ее в первый же день...
А вот недавно они очищали небольшое поле "арнаутки" от овсюга. Пшеница уродилась высокая, с крепкими стеблями и крупными, гранеными колосьями. Уманский ходил по полю счастливый: работу над новым сортом донской яровой пшеницы он считал законченной.
– Я бился над ней много лет, - возбужденно рассказывал агроном ребятам. И вот она, моя красавица, не подвела меня... Соберем урожай - семенами поделимся с соседями. А через два-три года разведем поболее, на весь Дон распространим ее.
Уманский раскинул длинные мосластые руки и, загребая ладонями тяжелые, спеющие колосья, как веслами воду, вдруг начал читать стихи:
Ласково пестуют люди тебя, колосок,
Счастливые, видят, как после дождя
Ты к солнцу тянешься жадно.
Так же потягивается сытый ребенок,
Наливаясь силой от материнского молока...
И когда пепелит тебя суховей,
Так же болеют о тебе люди,
Как болеют о своем ребенке,
Которого сжигает горячка...
Он сделал паузу, немного постоял, глядя в небо и прикрыв воспаленно блестевшие глаза, и добавил:
Тихо шуршат налитые колосья,
Но слышу я громкий торжественный звон...
И пахнут хлеба ребенком,
Угревшимся в теплой постели.
Неожиданным человеком оказался агроном Уманский. И вовсе не грозным и строгим, каким виделся им вначале, а очень понятным и добрым. Ребята почувствовали его своим, с симпатией относились к нему...
Уманский рассказывал им о своем учителе, бесстрашном ученом и путешественнике Николае Ивановиче Вавилове, объездившем почти весь мир, чтобы выявить родословную пшеницы. Они слушали, затаив дыхание, но все испортил проклятый Масюта. Они тогда отдыхали на берегу речки Ольховки под ольхами. Масюта подошел к ним и, сняв фуражку, низко поклонился Уманскому:
– Здорово ночевали, высокоблагородный Виктор Васильевич!
– Что за дурости!
– возмутился агроном.
– Вам, собственно, что здесь нужно?
– Ахи, глубокоуважаемый, вы ж сманили мово внущка... Витольд, деточка, пойдем. Что ж ты заставил больного, почтенного деда свово тащиться в такую даль?.. Упарился, силов нема. Пойдем, к вечеру все капканы проверить надоть.
Капканы они ставили на хорьков по косогорам и ярам. За их шкурки хорошо платили. И мясо хорьковое ел Масюта - считал полезным для здоровья.
И как-то странно повел себя тогда Витоля: побледнел, задрожал, нервно закричал со слезами на глазах:
– Не пойду!.. С ними я!.. Иди отсюда, бешеный!.. Зараза хорьковая!
Масюта, юродствуя, с плаксивой миной на рыхлом лице, усаженном черными точками застарелых угрей, скрипуче засмеялся:
– Чуете, достойный агроном?.. Вот оно, пионерское воспитание! Никакого почтения к родному деду... Витольд, непослушание наказуется строго!
– Он резко сменил тон и вдруг, кинувшись проворно к Витоле, схватил его за руку.
Витоля заплакал, стал вырываться, но безуспешно.
– Оставьте его!
– сказал агроном.
– Извините, простите, высокоблагородный, но это не ваше собачье дело! Мой внук!
– нагло ответил Масюта и дернул Витолю за руку с такой силой, что у того мотнулась голова.
– Ах ты, вонючий живодер!
– крикнула Даша с возмущением.
– Пусти Витолю!
И тут такое началось!.. Степа, Егор, Гриня и другие ребята, подбирая палки и комья земли, кинулись к Масюте. Окружили его, угрожающе крича:
– Пусти Витолю, а то в речку тебя спихнем!
– Голову расколем палками!
– В Совет потащим!..
– Ребята, остановитесь!
– приказал Уманский, однако они не сразу успокоились.
А Масюта, нарочито упрямо не обращая на них внимания, словно бы и не видел их, и не слышал, тащил упирающегося Витолю, подгонял пинками:
– В позор родного деда вводишь!.. Ишь, каких защитничков себе нашел. Добился своего, теперь в Совет деда потянут из-за тебя. Ну погоди, ты у меня получишь! Я тебя вымуштрую! Целуй мне руку и проси прощения.
Витоля истерически закричал:
– Не буду! Не буду...
– Целуй, а то шкуру спущу!
– Масюта протянул ему руку.
Плача навзрыд, Витоля несколько раз чмокнул ее. Масюта, хихикая, поглядывал в сторону ребят.
– То-то, любезный внук!
Витоля вдруг вырвался из его рук и побежал в степь. Масюта погнался за ним.
– Гнусный старик, - с горечью сказал Уманский.
– До чего довел парня.
Очень противно было всем ребятам.
С того дня Витоля больше не появлялся в ученической бригаде.