Внутренняя линия
Шрифт:
— Как он нынче?
— Тоскует по Родине.
— Очень жаль, что такой человек сейчас не в Советском Союзе, — со странной интонацией произнес Ганин. — Будем надеяться, что ваши личные впечатления подскажут ему верный путь. Тем более, как поделился со мной один знакомец из ОГПУ, Татьяна Михайловна осталась в России и сейчас, сказывают, в Москве.
— Я ее видел лишь мельком: заходил взять почту для генерала Згурского перед отправкой во Францию.
— Как я понимаю, Кречетников вам доверял всецело, раз именно вас рекомендовали для столь ответственной миссии, как техническое обоснование закупок
— Да, с Кречетниковым мы были чрезвычайно близки. Думаю, он видел во мне продолжателя своего дела.
— Замечательно! Я себе живо представляю, насколько увеличится мощь Красной Армии, если спроектированная и разработанная Кречетниковым техника вступит в её строй! Я слышал, Сергей Артемьевич, вы лично участвовали в боевом испытании артиллерийской установки «Перун»?
— Да. Но это только первые шаги. Кречетников вообще мыслил широко. Он видел развитие танка совсем не как орудия прорыва заграждений в позиционной войне. Хотя «Перун» изначально разрабатывался именно для этого. Кречетников проектировал танки сопровождения пехоты и кавалерии; танки для нанесения мощных, глубоких ударов, рейдов в тыл врага; танки артиллерийского поражения… Он воистину был гений, и танки были его страстной любовью.
— Протасов мне писал, что вы знаете, где находится архив Кречетникова, — полувопросительно-полуутвердительно сказал Ганин, глядя на собеседника пристальным, изучающим взглядом.
— Знаю, — без малейшего смущения ответил Тимошенков. — И если советская власть гарантирует безопасность мне, моей семье, а также даст возможность продуктивно работать в достойных условиях, я готов предоставить большевикам и бумаги Кречетникова, и собственные умения. Уверен, Кречетников поступил бы так же. Боевая мощь Отечества для него была превыше всех политических дрязг.
— Я думаю, — коротко и очень внятно заявил «приятель Протасова», — советская власть сможет пойти на ваши условия. А сейчас, Сергей Артемьевич, обещанная прогулка по Ленинграду.
Из окна второго этажа хорошо просматривалась вывеска «Стригу и брею. Баранов». Чуть ниже — в окне, на блекло-зеленой крышке от зарядного ящика виднелась в высшей мере загадочная надпись «Спасатель крыс, мышей, клопов, тараканов — выводит, морит с пользой. Безвредно и доступно страдающим нашествием! Тиф! Мор! Погибель! Смерть! Изобретатель Иван Савельич Сапогов». Болеслав Орлинский в который раз за сегодняшний день прочел эти невероятные письмена и, насмешливо скривив губы, отошел от окна. Весь день бывший статский советник провел в четырех стенах, не имея возможности не то что пройтись по улочке, но даже выйти во двор. В прихожей за ломберным столиком сидел дюжий верзила с пустыми глазами вологодской голубизны, и стоило Орлинскому приблизиться к двери, охранник преграждал ему путь с коротким безапелляционным «Не велено!».
«Неужели это начало конца? — меряя шагами комнату, думал старый контрразведчик. — Когда-то это должно случиться. Но, может быть, еще не сейчас? Может быть, просто тупой дуболом в прихожей не получил соответствующего распоряжения?»
Он знал такую породу людей — готовых, выполняя приказ, по-собачьи лизать тебе руки, а через минуту порвать в клочья.
«Хорошо, если так. Если домашний арест — нелепая случайность. Но ведь это совсем не факт». — Он снова и снова анализировал проводимую операцию. Кроме доброй воли Дзержинского, никакого другого прикрытия не было. Если завтра объявят, что цель достигнута и дело можно сворачивать, Болеслав Орлинский очень легко снова превратится в статского советника Орлова — затаившегося контрреволюционера, руководителя тайной организации, искавшей контакт с врагами за кордоном.
Владимир Григорьевич ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. От таких мыслей становилось душно, в висках начало стучать. Он сел за стол и нервно забрал в кулак бородку.
«Надо уходить! Поскорее уходить! Вытаскивать чертова датчанина из лаборатории Дехтерева, объяснять ему, на каком хитром крючке он висит, и бежать как можно скорее. На этот раз никто не будет обеспечивать окно на границе, поэтому на доктора вся надежда: грузы Красного Креста все еще не досматривают…»
Орлинский напряженно уставился на пустой графин: если таким огреть по затылку, пожалуй, можно разбить голову. Орлинский сжал пальцами горлышко и критично осмотрел граненую посудину: «Попробовать вырваться сейчас? Или выждать момент? Нет, сейчас нельзя. Даже если удастся справиться с охранником, куда идти? К тому же есть еще охрана. Если даже мимо проскользну, скоро хватятся, Москву перекроют в один момент. Чужой огромный город — это не знакомый с детства Вильно, не Варшава. Пропасть легко, а затеряться — поди попробуй… Надо действовать умнее».
Орлинский затянул узел галстука обратно, вышел из комбаты и начал спускаться по лестнице на первый этаж. Гэпэушник возник у нижней ступеньки, едва заслышав шаги:
— Куда?
— Вода закончилась. Да и ужинать пора.
— Костюк! — не оглядываясь, крикнул гэпэушник. — Доставь воды товарищу. И съестного чего-нибудь!
— Сейчас! — послышался голос.
«Не прорваться, — вздохнул Орлинский. — Обложили. Может, из окна попробовать спуститься? Попозже, когда все улягутся. Иначе клиентам, маячащим в окне цирюльни, все видно будет — шум поднимут. Да и — как бы не сорваться…»
Дверь комнаты отворилась, и на пороге возник Костюк с подносом.
— Вот, — ставя ужин на стол, объявил гэпэушник. — Суп гороховый харчо, хлеб ситный — полфунта, каша пшенная с мясом. И вода, пожалуйста.
Он кивнул на полный графин.
— Еще чего желаете?
— Хорошо бы чаю.
— В разнарядке не записано, но сейчас уточню.
— Сделайте милость, — недовольно бросил Орлинский, рассматривая принесенную тем деревянную ложку.
— Да вы не глядите, чистая! — успокоил Костюк. — А деревянная, чтоб заточить не пытались.
«Все еще хуже, чем я думал, — отводя глаза, неслышно прокомментировал бывший статский советник. — Надо бежать. Как можно скорее. Иначе отсюда уже не выйти. Дзержинский решил закончить игру в кошки-мышки. Он будет держать меня здесь, а когда мышеловка захлопнется, порешит вместе с попавшимися мышками… Либо бежать, либо…» — Орлов мучительно пытался сообразить, чем еще может пригодиться высокому покровителю, и не вообще, а сейчас, немедленно.
— Костюк, ты там еще? — крикнули снизу.
— Ага! Чего случилось?