Во что бы то ни стало
Шрифт:
Кузьминишна и проводила их с Васей к выходу, Лена решила уйти вместе с ним. Пока шли по бесконечному коридору, шептала:
— У ей же ребеночек скоро будет! Господи, сама дите… Страшно ведь.
И у входной двери, запахивая на Лене шубку, поднимая и приглаживая воротник:
— Ступай, дочка, домой. Ничего, доберешься, не маленькая.
Когда проходили мимо завода, было совсем темно. Черное небо за высоким забором пересекали желтые, как молнии, вспышки. Васька не шел, точно на крыльях летел, Лена едва
— Ах, Васька, ты такой теперь счастливый, такой счастливый!.. Найле хорошая. Она, понимаешь, такая… твоя!
И, улыбаясь дрожащими губами — лучше бы не улыбалась, — прибавила:
— Скажи, ведь ты мне в детдоме никогда никаких стихов не писал?
— Факт, не писал! — загоготал Васька. — Что, догадалась? Я же Алексею говорил — все равно не поверит! А он как маленький. У нас с ним теперь дела-а… Ну, бывай здорова! — И, повернувшись, тотчас скрылся за углом.
Лена вернулась на Остоженку, разделась, посидела за столом. Марья Антоновна была на занятиях, Андрей Николаевич с Алешей, наверное, тоже.
Она подошла к их комнате, послушала — тихо… Отворила дверь (ключ торчал в скважине, комнату никогда не запирали) — никого… На Алешкином столе лежал раскрытый «Огонек» с исчерканной карандашом игрой «Индустрианой». Машинально, не понимая ни слова, Лена прочитала два вопроса: «Где в СССР произведено первое искусственное наводнение? Что такое ВАРНИТСО?»
Отчего, отчего же все так получилось?
Отчего теперь, когда ей было тоскливо, горько, она оказалась одна? Алешка даже не сердится на нее, значит, разлюбил совсем; Дина уехала с Верой Ефремовной, выше головы увлечена планами, работой… Вася с Найле полны настоящим и будущим счастьем. Даже Кузьминишну перетянули к себе, даже нянечка променяла ее на них…
Да, в этот тихий февральский вечер Лена была одинока.
Почему? Не потому ли, что сама все это время, большой отрезок времени, жила только своими интересами? Не была ли эгоистична, больше того, жестока к тем, кого осуждала сейчас за недостаточную чуткость?
— Лена, что с тобой?
Она оглянулась. Марья Антоновна, в пальто, меховой шапке, с зажженной папироской в руке, строго смотрела на нее с порога.
— Марья Антоновна, — сказала Лена порывисто. — Нянечка осталась ночевать у Васи с Найле… Марья Антоновна, скажите, как по-вашему, что на свете самое главное для человека? Самое главное, вы понимаете?
— Мне кажется, самое главное для человека — это дружба, — серьезно и просто ответила Марья Антоновна. — Да. Большое, бесценное слово.
— А если друг, близкий друг, отвернулся от тебя в беде? — Лена подошла к ней. — Значит,
— А может быть, это ты сама не захотела его близости?.. — мягко сказала Марья Антоновна. — Идем-ка, девочка, ложиться спать! Уже поздно… Если хочешь, мы с тобой там обо всем и поговорим.
Ну, а что же тем временем Дина с Верой Ефремовной?
О, они жили на своем фарфоровом заводе превосходно! Конечно, кое-кому, например Ольге Веньяминовне, подобная жизнь показалась бы чудовищной. Но обе художницы — Дина всерьез уже считала себя таковой — были от нее в восторге.
Перед отъездом Вера Ефремовна дала на завод телеграмму, но по рассеянности перепутала адрес, и художниц никто не встретил. Заводской поселок был от железной дороги за двадцать километров. Дину это ничуть не обескуражило. Тут же она разузнала, что к поселку можно добраться «кукушкой», а оттуда всего пять километров пути — ерунда!
«Кукушка» оказалась забавным маленьким поездом. Паровичок с огромной трубой волочил три крохотных вагончика. В вагончиках было битком набито народа, топились железные печурки, махорочный дым плавал волнами.
Доехали прекрасно. Сошли и, расспросив дорогу, двинулись вдоль заснеженной, неподвижной и величавой реки.
Дина скрыла от Веры Ефремовны, что еще в Москве исподволь готовилась к первой в своей жизни командировке с полной ответственностью. Отыскала в районной читальне замечательную книжечку «Современное производство и роспись фарфора», проштудировала ее от корки до корки и собиралась теперь сразить свою руководительницу знанием дела. Шагая по скрипящему снегу по направлению к заводу и потряхивая обшарпанным чемоданчиком, Дина говорила:
— Печь, в которой происходит обжиг посуды или каких-нибудь там изделий из глиняной массы, называется «горн». Профессия обслуживающего ее персонала — горновые… Гм… Кхм… В заводе цеха распределены следующим образом: формовочно-литейный готовит модели из гипса с помощью…
— Просто невероятно, откуда вы все это знаете! — поражалась Вера Ефремовна, размахивая стареньким, как у Дины, чемоданом. — Меня, собственно, гораздо больше интересует отдел оформления. То есть тот, где разрисовывают чашки, блюда…
— Ага, понятно. Правильно — цех росписи, или живописный.
— Они получили большой заказ из Средней Азии на пиалы и чайники. Вы понимаете, мы сможем использовать весь собранный нами материал! Если дать некоторые орнаменты в золотисто-розовых или зеленых тонах, положим, на высокие изогнутые кувшины! А?
— Прекрасно! — согласилась Дина. И тут же отрапортовала: — А золотые ободки наносятся при помощи остроконечных кисточек на неглазурованную поверхность, вращаемую специальной… как ее… забыла, вроде вертушки. Так же и золотые усики.