Во имя Чести
Шрифт:
Сначала была эта горячая и искренняя отповедь в адрес Марель, которую я совершенно не понял. Да, эта женщина оказалась на поверку гораздо хуже, чем я о ней думал, и порой вела себя весьма неприятно. Но ведь она говорила правду! Я действительно был перед ней виноват, и не имел права заставлять её испытывать какие-либо эмоции. Да, мне было больно, когда я обнаружил, что то, что я считал любовью, оказалось фальшивкой. Да, было очень тошно, когда она, ласково меня обнимая и воркуя что-то трогательное, внутри ощущала лишь брезгливое безразличие. Но я в любом случае не имел права так поступать. Я должен был найти другой выход, как-то иначе решить это противоречие;
Но мне слишком не хотелось отпускать ту реальность, которая была иллюзией. И я действительно заставил её ощущать то, что чувствовал я сам. Всего один раз, но этого было более чем достаточно.
Меня помиловали, но мой дар теперь принадлежал Совету. В тот момент меня это совершенно не расстроило, и до недавнего прошлого вполне устраивало. Мне были интересны те задания, которые мне поручали. Я сумел выкинуть из головы и сердца Марель, и начал думать, что даже такое наше расставание было лучше, чем жизнь во лжи. Сегодня, наверное, был первый раз, когда Совет поступил так, как я меньше всего ожидал, и так, как мне меньше всего хотелось. Но и с этим оказалось не так уж сложно смириться.
В следующий раз Варвара шокировала меня своей совсем не женской реакцией на нападение. Никакой истерики, никаких слёз, лёгкий шок и любопытство. Даже тогда, когда она буквально выпала из двери ванной комнаты мне на руки, она была вполне в себе. Да, напугана, встревожена, расстроена, испытывала чувство отвращения, — надо полагать, к тому покойнику, — но при этом вполне отвечала за свои слова и поступки. Многие мужчины, впервые в жизни ощутив на своём лице дыхание смерти, вели себя гораздо хуже.
Крепкий травяной бальзам землянка выпила как воду, даже не поморщившись, но это меня как раз не удивило: в состоянии шока и не такое бывает. А вот когда она вдруг уселась ко мне на колени, прижавшись всем телом, и потребовала — именно потребовала, не попросила! — её обнять, в состоянии шока оказался уже я. И обнял. Хотя совершенно точно не должен был этого делать, потому что это было неправильно, неприлично и недостойно.
Она сразу перестала дрожать. Более того, я почувствовал её тёплое и какое-то поразительно спокойное удовольствие, как будто она сейчас делала что-то совершенно привычное, понятное и очень правильное. И просто не смог не ответить тем же. Это её тепло странным образом согрело и меня, хотя до этого момента я никакого холода не чувствовал.
Впрочем, отсутствие какого-либо чувственного подтекста в её действиях натолкнуло меня на здравую мысль, которая по идее должна была прийти мне в голову гораздо раньше. У землянки ведь есть трое старших братьев, и скорее всего она воспринимала меня сейчас как одного из них. Надо думать, они всегда помогали ей бороться со всеми трудностями. Может быть, именно вот таким способом; у нас подобные тесные объятья между взрослыми родственниками разного пола были не то чтобы зазорны, скорее просто не приняты. Но я точно знал, что земляне к тактильным контактам относятся спокойней, и не удивился.
Уцепившись за это предположение, я окончательно успокоился и поверил, что проведённое в компании этой девочки время не принесёт мне особых неприятностей. То, что казалось неизбежным на корабле, сейчас виделось полной ерундой, и я уже был благодарен наставнику, не позволившему мне совершить глупость. В этом состоянии блаженного и уверенного спокойствия я пребывал до утра.
Во имя Чести, ну, почему я в самом деле не закрыл эту проклятую дверь?
Взгляд землянки,
В итоге из душа я вышел не сразу и в настроении, весьма далёком от радужного благодушия, в котором проснулся. Варваре, судя по всему, приходилось не лучше: она смущалась, сердилась (не знаю уж, на меня или себя) и раздражённо огрызалась на любую даже самую безобидную фразу. День обещал быть сложным.
Но опять землянка отказалась соответствовать прогнозам. Стоило добраться до Монолита Воли, ближайшей из достопримечательностей, которую я планировал ей показать, и про своё смущение Варвара забыла.
Она с живым искренним интересом расспрашивала меня обо всём на свете, показав себя весьма любознательной особой. Тем сильнее это удивляло, что я чувствовал: её интерес и восторг не были поддельными, она действительно искренне восхищалась всем вокруг. И вновь вела себя совсем как ребёнок. Она заглядывала в каждую щель, то и дело пыталась забраться куда-нибудь, где стояла табличка «вход запрещён», восторженно кипела тысячами разных вопросов.
И я рядом с ней… Отдыхал душой, что ли? Никогда прежде я не видел такой искренности и такой живости во взрослом на первый взгляд человеке. Она совершенно не притворялась, никогда. Если ей было любопытно, она спрашивала и совала туда нос, если не нравилось — морщилась и высказывалась весьма категорично. Удивление, восхищение, радость, — всё в ней было настоящим и настолько ярким, что я уже не просто не мог, а и не хотел выбрасывать её из головы. Что же, если мне было суждено вот так «зациклиться» на человеке, можно считать подарком судьбы, что им оказалась эта непоседливая девчонка. Если бы ещё эта девчонка была бы раза в два моложе, или была бы мальчишкой, и мне бы даже в голову не приходило рассматривать её как женщину!
Но она настырно, как будто назло мне, на все выезды напяливала эти свои рваные штаны, которые больше открывали, чем прятали. Если бы я не знал точно, я бы решил, что она намеренно издевается.
Варвара
Каникулы мне нравились. Можно было признать это со всей ответственностью, и сказать за то спасибо капитану Ингу Ро, терпеливо и без малейших признаков недовольства выгуливавшему меня по родной планете.
К моему искреннему удивлению он оказался не таким уж занудой и молчуном, а продемонстрировал качества хорошего рассказчика, да к тому же весьма эрудированного человека. Ну, или он просто очень хорошо знал историю и обычаи родного мира.
Я, например, выяснила, что Честь — это не единственное божество в пантеоне дорийцев. Вернее, как таковых богов у них вообще не было, но мне было привычней называть их для себя именно так. А вообще дорийцы считали, что в мире существует три основных начала — Честь, Воля и Желание. Первое было основополагающим, высшей целью жизни любого человека. Долгом любого человека было следовать пути Чести, и тогда после смерти его ждали Чертоги — рай, в котором каждый будет абсолютно счастлив. Уточнять, что по мнению местных считается «абсолютным счастьем», одно ли оно на всех, или всё-таки отвечает индивидуальным предпочтениям, я не стала. Зачем травмировать собственную хрупкую психику такими жуткими подробностями?