Во имя Ишмаэля

Дженна Джузеппе

Труп ребенка, казалось, дрожал и просил о помощи, маяча перед огромными черными зрачками в опустошенном сознании Давида Монторси: он не мог думать ни о чем другом, возвращаясь на Фатебенефрателли. Этот труп ребенка он ощущал как кровоподтек, как отек, безмолвно разраставшийся у него внутри. Приехал, поднялся на пятый этаж.

У него все скрипело внутри при виде рабочего кабинета, когда он там находился. Эта несообразная мебель, как будто из картона сделанная… Эти шторы цвета зеленой плесени, окно с дребезжащими от ветра стеклами… Кругом трещины, как будто это не кабинет, а древняя рака с мощами или высохший, окаменевший труп, разложившийся до стадии какого-то древовидного вещества. Казалось, он полностью заполняет собой его пространство. И не только потому,

что он огромный, Давид Монторси, и когда он распахивает тяжелую дверь, чтобы пройти из коридора к себе, от первого же шага ветхий паркет прогибается под его весом, как спина животного, испытывающего тупую глубокую боль. Сейчас он наполнил комнату не только собой, но и образом маленького синюшного трупика с искривленной застывшей рукой, что торчала из шуршащего пластикового пакета, испачканного землей из-под надгробной плиты. Он попытался встряхнуться.

Провел рукой по волосам. Сейчас в кабинете было тепло. На улице собирались тучи, обещая проливной дождь. Маленький трупик в старом шуршащем пластиковом пакете находится теперь в ледяных комнатах отдела судебной медицины. Те люди, должно быть, уже сняли свои пальто, натянули перчатки, вскрыли ему грудную клетку, как кролику. Оконные стекла громко дребезжали от ветра. Тепло, исходившее от чугунной батареи под окном, волнами расходилось по комнате.

Зазвонил телефон.

— Эй! Ну, как прошло? — Это была Маура.

— Привет, May.

— Так что? Зачем тебя вызывали?

— Чудовищное дело. Не будем о нем говорить. Ты как?

— Так себе. Сегодня иду к гинекологу.

— Сегодня днем?

— Да. Просто на осмотр, ничего особенного.

— Увидимся за обедом, Маура? — Время от времени они закусывали в городе. Лицей Мауры находился за полицейским управлением.

— Хорошо. У меня будет еще пятый урок. Сможешь подождать до двух?

— Да. Мне подойти к школе?

— Нет. Увидимся прямо в «Джамайке».

Это в самом центре Бреры. Ресторанчик, облюбованный художниками, людьми всевозможных творческих профессий, писателями, интеллигенцией.

— Ты мне ничего не скажешь? — снова попыталась Маура. — Что было этим утром?

Вспышка: синюшный ребенок в пластиковом пакете, на земле. Новая вспышка: ребенок в животе у Мауры, пока еще невредимый.

— Перестань, May, правда…

— До чего ты упрям, Монторси. Значит, в два, договорились?

— В два, в «Джамайке».

Повесив трубку, он уже не думал о Мауре. С новой силой перед ним возникли глаза ребенка с Джуриати.

В одиннадцать в дверь постучал полицейский, прибывший на мотоцикле из отдела судебной медицины. Заключение было готово. Они провели вскрытие в срочном порядке, как просил Монторси. Начинать надо было именно с этого, с заключения. На данный момент другого пути не было. Он прочитал бумагу.

И пришел в ужас.

Снова перечитал, буква за буквой. Монторси почувствовал, как от легких машинописных страниц заключения исходит холодное дыхание этих людей в пальто из отдела судебной медицины. Изнутри поднялось чувство неясной вины и завладело им, рождая в мыслях электрические светящиеся образы.

Он снова перечитал каждую фразу.

У ребенка были светлые волосы. Возраст — не более 10 месяцев.

Он представил себе этого ребенка.

Невероятно!

Монторси охватила дрожь. Он запустил пальцы в волосы. Пот катил с него градом, лицо исказила гримаса.

Он попытался прогнать этот неконтролируемый поток мысленных образов. Сосредоточился на наиболее нейтральной части отчета.

На белом пластиковом пакете отпечатков пальцев не обнаружено. Внутри найдены частички почвы с места, где был зарыт пакет, несмотря на то, что его ручки были завязаны узлом. Наличие органической жидкости, вытекшей из трупа, в начальной стадии разложения.

Заключение отдела судебной медицины: убийство, совершенное на сексуальной почве маньяком на стадии непреодолимого влечения. Психопатом.

Возможно, речь идет о первой жертве серийного убийцы. Монторси попытался

дышать ровно. Образы насилия обрушились на него, как шквал.

На часах было двадцать минут двенадцатого, начинался дождь.

Инспектор Гвидо Лопес

МИЛАН

23 МАРТА 2001

9:30

Но когда от чрезмерной свободы мы впали в вялость и нерадивость и стали завидовать друг другу и хулить друг друга, чуть ли не сражаясь между собой при помощи оружия, сделанного из слов, а вожди схватились с вождями, то Божий суд, со свойственной ему снисходительностью, стал постепенно и умеренно приводить в действие наказание.

Евсевий. «История церкви»

В управлении сидел марокканец, обнаруживший труп на улице Падуи, похожий на рваную тряпку, и клевал носом от скуки и усталости. Он был одет в пуховую куртку на несколько размеров больше, чем следовало, глаза полуприкрыты, тело словно расколото на две части благодаря жесткой скамейке из скользкого блестящего дерева, руки скрещены на груди, желтые слишком длинные шнурки ботинок оканчивались где-то под подошвами. Лопес взглянул на сонного марокканца. Пожалуй, он выслушает его позже. Других дел хватает.

Все управление бурлило и кипело. Через две недели все должно быть приведено в повышенную готовность из-за Черноббио. Каждый год в Черноббио собирались промышленники, политики, профсоюзные деятели, и не только итальянцы. Крупные шишки. Европейцы, азиаты. Американцы, разумеется. Для Милана, для полиции, карабинеров и спецслужб Черноббио был событием. Повышенная готовность двадцать четыре часа в сутки, три дня кряду. Весь высший свет съезжался на Виллу д'Эсте. В этом году приезжают также Киссинджер, один нобелевский лауреат по экономике, индийские и швейцарские ученые, банкиры, люди из мира компьютерных технологий. Представители высшего света Рима. Управление расследований — отдел Лопеса — был выделен в помощь дирекции для обеспечения безопасности этого форума. Будет настоящий бардак, все будут путаться друг у друга под ногами: спецслужбы, свои и иностранные, армейские части, личная охрана промышленных магнатов. Глава отдела расследований Джакомо Сантовито готовился к сдаче дел в связи с повышением. Куда он перейдет? В DIA? [3] В спецслужбы? Об этом он помалкивал. Всю свою карьеру он посвятил тому, чтобы добиться этого перевода. Без всяких угрызений совести он использовал отдел, чтобы привлечь к себе внимание. Не пропустил ни одной встречи в Черноббио. А теперь, за несколько месяцев до повышения, совершенно очевидно, что решительный исход дела будет зависеть оттого, как он организует своих людей на предстоящем форуме. Черноббио много лет служил местом встречи верховных властей — явных и тайных. Сантовито был мастером в такого рода вещах. Он всегда держал отдел где-то на грани между политическими делами и криминальной рутиной, дабы располагать как можно большим количеством информации.

3

Следственное управление по борьбе с мафией.

— Знать — значит страдать, Гвидо, — эх-эх, вот мы и страдаем. — Он сидел там, нервный, сухопарый, весь в сером, в стиле правительственных чиновников семидесятых годов, в руке сигарета, между средним и указательным пальцами и плотно зажата в кулаке, от нее поднимается голубоватый дымок и идет прямо в лицо, застревая в серебристо-серых усах. Он ловко вел себя, а теперь пожинал плоды. Было ясно, что скачок наверх ему обеспечен. Оставалось выяснить, какойскачок. Он поработает в Черноббио и в этом году тоже, особенно в этом году, этот год для него важен: там будут все большие шишки. Лопес этого не понимал, встреча казалась ему сборищем полумертвых — одни бывшие президенты, бывшие руководители, бывшие во всех отношениях.