Во имя славы. Книга первая
Шрифт:
Но затем вспомнилась родная деревня. Матушка, которая часто ерошила его волосы, такие же русые, как у неё самой. Отец… Сильный, молчаливый, с постоянно хмурыми бровями. И его голубые глаза, которые мёртвым взглядом смотрели, как рыдающего сына силком уводят враги.
– Готовишься к пиру? – спросил Живко.
– Ага! – вздохнула Милдрит. – Виконт кучу всего приказал наготовить, так ещё этот Сина, будь он не ладен, захотел своих головорезов накормить. А отец возьми да согласись! Заплатил, понимаете ли, серебром да наперёд! А мне тут… Так, ты болтать
– Милдрит! – прервал их хриплый крик тавернщика. – Дочка, ты где?! Иди сюда!
– Да что б вас всех!
Милдрит с досады швырнула ковшом о стену, скривила личико в гневе, но быстро остыла.
– Живко, присмотри за похлёбкой! – она подтянула мальчишку к котлу, сунув в руку большую деревянную ложку, и скрылась за дверью.
Вот же! Сами боги устроили так, чтобы Живко исполнил свою роль. Он торопливо развязал свёрток, зачерпнул хорошую горсть порошка, отдающего странным запахом… Но куда именно её кидать? Что подадут виконту, торговцам, а что достанется страже и наёмникам? Всё так и манило ароматами, голодный живот жалобно урчал, отдавал болью.
Живко замер. Паника карабкалась от пяток к горлу, заставляя сердце биться чаще. В соседней комнате уже слышались чьи-то шаги, отчего становилось ещё хуже.
Но вдруг его осенило!
– Так, так, осторожнее, дочка! Та-а-а-щи-и-и…
Натужный голос хозяина таверны уже доносился из-за угла. Живко высыпал порошок в бочки с пивом. Он знал – как только заморские вина и первосортный мёд притупят вкус и затуманят разум благородных господ с их воинами, тавернщик выкатит бочку самого простого пойла, которое мигом разойдётся по всему столу пуще любого изысканного напитка.
Живко успел высыпать порошок, – тот быстро смешался с мутной жижей, которую взрослые почему-то обожали до одурения, – а затем метнулся к плюющемуся котлу, как раз когда в помещение ввалился тавернщик.
– Что ты тут делаешь, паскудник?! – мешок с зерном упал с плеч коренастого, лысого мужика, чтобы освободить пудовые кулаки. – А ну, я тебя!..
– Нет, папенька! Стой! – Милдрит вскочила перед отцом, загораживая путь. – Он помогал мне! Я сама попросила!
– Убирайся, раб! Убирайся! Завтра же скажу Эйкину, чтобы держал свою погань подальше от честных людей!
Когда сыпались последние угрозы, Живко уже выбежал наружу. Резко стало холодно, влажная от пота кожа покрылась мурашками, но в душе горело ликование.
«Не скажешь, гад! – думал про себя мальчишка. – Не скажешь… Смотри, как бы к утру в живых остаться!»
Он побежал к воротам, ведущим в сторону конюшен. Как только маленький силуэт показался на дороге и нарочито споткнулся, кувырнувшись два раза, Дражко понял, что засланный пастушонок сделал своё дело.
– Скоро выдвигаемся. Солнце уже садится.
?-?----??----?-?
Из города доносились звуки разыгравшегося пира: смех, песни, музыка, пьяные завывания, грохот посуды. Главное веселье приходилось на двор острога, где здешний князёк собрал самых досточтимых гостей. Там же хранились их особо ценные товары, запасы монет, дорогие шкуры и прочее, что немыслимо привлекало голодных до чужого добра руян.
Дражко взял с собой четверых самых быстрых, ловких и бесшумных гридей: Витцан и Цедраг – два брата, слишком непохожих друг на друга, чтобы посторонний человек об это догадался; Круто – в стрельбе из лука уступающий только Деяну; и сам Деян.
Удо порывался идти с ними, но могучий витязь не слишком подходил для такого дела. Напротив, он поведёт ударный конный отряд, когда лазутчики выполнят свою работу.
Подобраться к внешнему частоколу было довольно просто. Ночь выдалась подходящая – безлунная, тёмная, что хоть глаз выкати. Костры с фонарями освещали немалую часть города и служили отличным указателям, в какую сторону нужно ползти, а шум пирующих заглушал слух стражников, нетерпеливо дожидавшихся смены, чтобы наконец присоединиться к празднику.
– Деян, – шёпотом подозвал Дражко, остановившись.
Гридь подполз поближе.
– Вон того – на сторожке, – видишь?
– Угу.
– Сможешь убрать? Только так, чтоб тихо.
Вопрос заставил Деяна задуматься ненадолго. Он облизал палец, выставил его, чтобы прикинуть ветер, огляделся, понаблюдал за дозорным. Тот лениво опёрся о бревно, поддерживающее крышу сторожки, зевнул…
– Шагах в сорока. Но лучше – тридцать. Так надёжнее.
Дражко кивнул.
Им предстояло перебраться за частокол и затаиться в городе, пока порошок, найденный в суме лекаря, не сработает. Боги точно следили за ними. После шторма почти вся добыча утонула в море, но сума сохранилась, потому что Веремуд припрятал её отдельно.
«Целебные травы, да порошки – ценнее золота, если знать, как их применять», – объяснил он тогда свой поступок.
И не прогадал ведь! Порошок, который использовали для дурмана особо тяжёлых раненых, способен подорвать силы целого гарнизона. Конечно, они не рухнут в сон прямо на месте, но с набитым желудком, к тому же сдобренные элем, мёдом и вином…
Вряд ли руяне встретят подобающее сопротивление.
Но чтобы всё сработало именно так, как замышлялось, придётся постараться. Атака должна быть внезапной, сокрушительной, быстрой. Даже пьяный воин с оружием в руке представляет опасность. Поэтому дружина отроков должна успеть ворваться за стены, опустошить сундуки и скрыться в лесу.
Дражко проворачивал битву в голове от начала до конца, раз за разом. Рядом не было Ратмира или отца, чтобы те подстраховали его. Придётся полагаться только на себя.
Веремуд был опытным воином, смышлёным, мудрым человеком. Но не предводитель. Он управлял ладьёй лучше любого, однако вести людей в бой – совсем иное дело.
Руяне припали к земле, когда в полусотне шагов от них патруль обходил стену. Замерев, будто даже прекратив дышать, Дражко мог слышать их разговоры, хотя чужой язык не позволял уловить весь смысл, главное он сумел разобрать: