Во славу Блистательного Дома
Шрифт:
– Что он делает? – опять спросил Уллахафи.
– Стрелы собирает, – прокомментировал я деятельность юноши.
– Нельзя было с тропы сходить.
– А теперь?
– Нечисть, наверное, набежит.
– Надоел ты мне, – повторился я. – Ладно. Я первый, Баргул за мной, этот перед тобой, – поручил я Уллахафи заботам Хамыца. – Остальные – за тобой. Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не возникло.
К сожалению, предсказание Уллахафи сбылось. И практически в полной мере. Нечисти понабежало богато. Причем такой разнообразной. Иероним Босх отдыхает. Сугубо
Хуже, конечно, пришлось примкнувшим подразделениям. Сначала они, люди бывалые, очень даже обрадовались количеству порубленной нечисти. Та весьма-таки ликвидной оказалась. Но вот когда сородичи этой нечисти в разделе имущества поучаствовать собрались, соратникам нашим пришлось солоно. Они тоже под категорию разделяемого имущества попали. Причем в прямом смысле разделяемого. Использование некоторых членов примкнувшего подразделения в качестве закуски решительно подняло уровень дисциплины оставшихся в живых и несколько поумерило их частнособственнические инстинкты.
Просто удивительно, сколько в этих подземельях всякой дряни оказалось. Чем только не забрызгались.
Но все, как хорошее, так и плохое заканчивается. И, наконец, Уллахафи сообщил:
– Уже близко.
И действительно, не прошло и минуты, как нечисть вдруг рассосалась. Вот только что была, и вот уже ее нет. Где-то за спиной воет, зубами щелкает. Но границу какую-то перейти уже не может.
Я встряхнул руками, пытаясь расслабить натруженные мышцы. Пришлось, знаете ли, потрудиться. Бросил через плечо:
– Проводника ко мне.
Указание исполнилось практически мгновенно. Буквально за шкирку его приволок Хамыц.
– Говори, – разрешил я.
– Мы почти выбрались, – порадовал Уллахафи.
– Почти? – дернул бровью я.
– Мы немного сбились с пути.
Желание перерезать глотку этому сухопутному пирату стало просто нестерпимым.
– Насколько?
– Мы под Дворцом.
– Чудесно. Просто праздник. Под каким?
Юноша опустил голову.
– Под Зимним.
Где-то глубоко внутри я громко выматерился. Не торопясь, досчитал до десяти. Выдохнул. Вдохнул.
– Вот под тем самым Зимним Дворцом, о котором я думаю?
Этот злыдень еще ниже опустил голову. И очень негромко:
– Да.
Юношу спасло только то, что обратно прорубаться не было никакого желания. Да и сил как-то осталось немного. Вероятность того, что съедят на обратном пути, казалась очень существенной.
– И как ты себе все это представляешь? Я имею в виду, как мы выберемся из этого самого Дворца?
А вот теперь он голову поднял. И хитро блеснул глазами:
– Я бывал там.
Гундабанд, кажется, сам уперся ему под кадык.
– В качестве кого?
Несмотря на полное отсутствие скромности и покрывший лицо слой слизи, он таки побледнел.
– В рамках дипломного проекта описывал и копировал произведения Казарбека Дигорийского, мастера скульптуры.
Вот так вот, достаточно неожиданно обнаружился еще один аспект талантов нашего знакомого. Искусствоведческий.
Выбор, как вы понимаете, открывался перед нами небогатый. Незнакомые с наукой логикой люди теперь называют это дилеммой. Ну, а мы, люди относительно образованные, обозвали ситуацию жопой с двумя выходами. Причем оба казались тухлыми. То есть, в данном случае не приходилось выбирать, что лучше. Нет. Приходилось выбирать, что менее хуже. Перспектива возвращаться назад по негостеприимным туннелям и при этом искать хороший выход не вдохновляла даже в принципе. Утомило, скажем так, общение с обитателями столичной клоаки. Это же как приятно, что вся эта мерзость на поверхность нечасто выбирается.
Но вот выход на поверхность на территории сугубо охраняемой всплеска истеричного энтузиазма тоже не вызывал.
Хотя при зрелом размышлении выглядел все же предпочтительнее. Ну, например, в размышлении, что тебя хотя бы не сожрут. Сразу, во всяком случае.
Лишь бы не было надписи «Частная собственность. Охрана стреляет без предупреждения». А если сразу не убьют, то мы, глядишь, и отбреемся.
– Веди, – направил я Уллахафи на новые подвиги. – Присматривай. – Это уже Хамыцу. Не стоит наших случайных союзничков без внимания оставлять.
Студент обрадовался и рысью рванул вперед. К новым свершениям. Причем с таким энтузиазмом, что пришлось поторопиться.
Уллахафи остановился перед участком стены, который на первый взгляд совсем не отличался от иных. И стал очень нежно его ощупывать. Недолго. Но результат несколько превзошел мои ожидания. Постепенно перед моим изумленным взором стал проявляться барельеф весьма фигуристой дамы. Красивой такой. Очарование несколько портило то, что красивые длинные ноги закачивались птичьими такими хваталками. А хваталки украсил неизвестный художник угрожающими такими когтями. Знаете ли, этакий гибрид красавицы и динозавра. Дама стояла, широко раскидав руки, отчего солидный и крайне симпатичный бюст натягивал драпирующую его ткань. Под ласками Уллахафи дама становилась все рельефнее. И уже проступило лицо, излишне резкое, на мой вкус, обрамленное густыми развевающимися, как под порывами ветра, волосами. Выражение лица было недоброжелательным, и я отступил на шажок от греха подальше. А то пнет еще. Такой-то ножкой. Мало не покажется.
Но студент наш, как, впрочем, и всякий студент, умел обращаться с женщинами. Выражение каменного лица добрее не стало. Но вдруг раздался негромкий щелчок. Никогда не слышали, как камни цокают? И приличных размеров плита, проявившаяся справа от гневной дамы, стала поворачиваться. Дневной свет она, впрочем, не пропустила, зато водой окатила нас ответственно. Не сильно так. По щиколотку.
– Хамыц. Баргул. – Остальные меня, признаться, интересовали мало. Не гуманист я, каюсь. – Ко мне.