Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
Из-под скамьи их вытащил милиционер.
— Дяденька, отпусти, нам ехать надо, мы маму потеряли… — канючил Машка. Получалось у него почти натурально, жалостливо, только слез не хватало.
Милиционер взял обоих за шиворот и повел на улицу. Вход в отдел милиции находился с другой стороны вокзала. В дверях они столкнулись с военным, старшим лейтенантом. Милиционер на мгновение замешкался. Машка, крикнув: «Рвем!», действительно вырвался из рук милиционера и побежал. Андрей растерялся.
— Подержите этого, — сказал милиционер старшему лейтенанту и бросился за
Старший лейтенант положил руку на плечо Андрея:
— Ну что, малыш, влипли?
Андрей хотел было юркнуть в дверь, но старший лейтенант сдавил плечо и сказал:
— Спокойно, малыш. Не рыпайся. Быстро за мной, и чтобы без глупостей, я этого страшно не люблю.
Они вышли на улицу, было темно. Впереди маячила фигура инвалида на костылях, который только что проходил мимо них. Ни милиционера, ни Машки нигде не было видно.
— Не глазей по сторонам, — сказал старший лейтенант. — Иди спокойно рядом.
Они пересекли сквер, где Андрей с Машкой завтракали, и свернули в совсем уж темный переулок. Невдалеке их ждал инвалид. Старший лейтенант наконец отпустил плечо. Теперь можно было попытаться удрать, однако Андрей послушно шел рядом. Ему было все равно.
— Откуда прибыл, малыш, и куда путь держишь? — спросил старший лейтенант. В голосе его не было ни злости, ни даже строгости.
— Не знаю, — вздохнул Андрей. — А куда вы меня ведете?
— Прежде всего я тебя не веду — ты сам идешь. А потом… Много будешь знать, скоро состаришься. С милиции, я так полагаю, и твоего кореша хватит, если поймают. Он ловкий малый, только приметный очень. Так куда, говоришь, собирались ехать?
— В Среднюю Азию…
— А-а, тепло, светло, и мухи не кусают?.. Фруктов навалом, не жизнь, а малина! Балда ты. Объясняю популярно: мух там — тьма, полная антисанитария. И бьют узбеки и прочие азиаты смертным боем. Знаешь, какой у них закон?.. Схватили с поличным — ручку на чурбачок и топориком! Р-раз — и нет ручки. Была и нет. Как говорится, играй, мой баян. Или глаза выкалывают. Нагревают конец кинжала и горяченьким — пшик! Таким вот образом. А ты толкуешь: «Ташкент — город хлебный»!..
— Откуда вы знаете про Ташкент? — удивленно спросил Андрей.
— Надо, малыш, знать советскую литературу. Сам-то откуда?
— Из Ленинграда.
Старший лейтенант остановился, поставил на землю чемодан, который тащил, и пристально, с подозрением посмотрел на Андрея:
— Не врешь?
— А чего мне врать? Честное слово.
— Да, сюжет. Сюжет для небольшого рассказа. И где же ты в Ленинграде жил?
— Перед войной — на проспекте Газа. А вы что, знаете?
— Я все знаю, малыш. Запомни это раз и навсегда. Трущоба проспект Газа. Столичная помойка. Хорошо, после мы с тобой еще разберемся.
Он взял чемодан, и они двинулись дальше. Обогнали инвалида на костылях. Свернули в другой переулок и скоро оказались в тупике, перед глухим высоким забором. Старший лейтенант уверенно раздвинул две доски, пропустил вперед Андрея и следом за ним полез в дыру сам. Постояли недолго, пока появился инвалид.
— Ну, привет, котяра жирный, — сказал старший лейтенант.
Тут Андрей узнал этого инвалида. Утром он был на базаре, сидел возле какого-то ларька, и перед ним лежала шапка с мелочью. Кое-кто, проходя мимо, бросал в шапку деньги.
— Привет, Князь.
— Все врешь трудящимся, как доты брал и жопой амбразуры затыкал?
— Трудящийся народ любит и чтит своих героев, — усмехнулся инвалид. — Каждый работает как умеет, важен результат.
— Не трепыхайся, пошли.
— А это еще что за типчик? — спросил инвалид, косясь на Андрея.
— Не твое собачье дело. Племянник это мой. Так и заруби на своем прыщавом носу и другим передай.
— А как зовут племянника?
— Скажи, племяш, этому асмодею, как тебя зовут, — велел старший лейтенант.
— Андрей.
— Прекрасное имя! Историческое, можно сказать, имя, — Он похлопал Андрея по плечу. — Кто сегодня на проходной дежурит?
— Гришаня, — ответил инвалид.
— Веди.
Не территории, куда они проникли через дыру в заборе, располагались какие-то склады. Инвалид — он же котяра и асмодей — привел их к одному из складов, сбоку которого была пристройка, открыл амбарный замок и пропустил старшего лейтенанта и Андрея в помещение. Сам огляделся, а потом вошел следом за ними. Щелкнул выключателем, зажегся свет. Но лампочка почему-то была синяя. Воздух в каморке был застоявшийся, нежилой. Единственное зарешеченное оконце плотно завешено старым армейским одеялом. В углу громоздились, поставленные один на другой, два больших ящика. Видимо, они служили столом — на ящиках валялась бутылка из-под водки, а пустые консервные банки были набиты окурками. На полу лежал мешок, из которого торчала солома. Сверху — полушубок. Инвалид извлек из-под ящиков электроплитку и включил ее.
— Хоть убирал бы за собой, — поморщился старший лейтенант и потянул носом.
— Я здесь давно не был, — сказал инвалид. — Гришаня тут гужевался.
— Вам с Гришаней обоим нужно по глазу выбить. Развели свинарник, асмодеи.
— Так ведь и жизнь тоже свинячья. Или ты режешь, а кто-то хрюкает, или тебя режут, а ты хрюкаешь. — Инвалид тоненько хихикнул и подмигнул Андрею. — Вот и получается, что все мы живем в одном ба-альшом свинарнике.
— Дохрюкаешься, что вместе с Гришаней будешь гнить в одном ба-альшом гробу. Сообрази-ка лучше пожрать и убери это свинство. Хочешь есть, племяш?
— Не очень чтобы…
— Почти по Гайдару: немножко хочется, немножко нет? Значит, нормально хочешь.
Инвалид тем временем убрал с ящиков грязную посуду, консервные банки с окурками, открыл один из них и достал американскую тушенку, хлеб, водку.
— Водяру убери пока, успеется, — сказал старший лейтенант.
— Да ты что, Князь? За здоровье и за победу нашего славного воинства…
— Убери. И кончай паясничать.
Инвалид с явным сожалением спрятал бутылку обратно в ящик, открыл тушенку и поставил на плитку. Все это он делал, ловко прыгая на одном костыле. Второй стоял у двери. Когда тушенка разогрелась, он нарезал толстыми ломтями хлеб.