Во власти мракобесия
Шрифт:
– О-о! – Сергей выразительно потряс бутылкой, и пиво выплеснулось на пол. – Там столько интересных людей крутится. И Березовский, и Лисовский, и много всяких прочих. И у каждого есть интерес. У каждого свой аппетит. Реклама – это бешеные деньги. А бешенство, как известно, не поддаётся лечению. При желании вычислить реального заказчика будет несложно. Было бы желание. В первую очередь надо брать за горло Березовского. Интересно, хоть кто-нибудь наверху зашевелится?
– Серёж, – Женя пошла за Трошиным, – скажи, там что, ну на самом верху то есть, совсем всё прогнило? У нас хоть чуточку функционирует правоохранительная система? Хоть что-нибудь работает?
– Я работаю… Весь наш отдел работает… Но если бы ты только знала, в какую стену мы бьёмся головой…
– А почему бы вам не сломать эту стену?
– Потому что мы не революционеры и не бунтари. Мы выполняем свою работу. Мы не имеем права уничтожать тех, кого считаем преступниками… Даже не считаем, а наверняка знаем, что они преступники. Не имеем мы такого права. Хотя надо было бы кое-кого давно прихлопнуть.
– Кого? – без малейшего намёка на улыбку спросила Женя.
Трошин долго смотрел на неё, затем обнял, крепко прижал к себе и вздохнул:
– Если бы ты знала, как мне всё надоело. Вроде работаю в СБП недавно, но столько там грязи, что я начинаю уже задыхаться. Грязи – тоннами выгребать надо, а мы же ничего не можем, только докладывать должны…
Алексей Ильюшенко был дома один. Он остановился перед зеркалом, прижав телефонную трубку к уху, и изучающе посмотрел на себя. Сытое благодушное лицо в приглушённом свете выглядело почти юным. Ильюшенко поправил оттопырившиеся на затылке волосы и двумя пальцами сощёлкнул что-то с плеча тёмно-серого пиджака. Этот костюм он купил только вчера и пока ещё не налюбовался им. Он неторопливо снял пиджак и увидел на белой рубашке тёмные пятна под мышками.
– Надо другой дезодорант попробовать, – сказал Ильюшенко. Но в целом отражение вполне удовлетворило Алексея Николаевича, и он кивнул сам себе.
– Лёша! – беспокойно заверещала трубка голосом Ганычева. – Что ты там говоришь? Алло, Алексей, ты слышишь меня?
– Да, да, – Ильюшенко стал свободной рукой развязывать галстук, – говори, что там у тебя?
– Неприятности. Похоже, большие неприятности! – воскликнул Ганычев.
Ильюшенко поморщился, его раздражал громкий голос. Он повесил пиджак на спинку стула и опустился на диван. Из динамиков музыкального центра звучала эстрадная музыка.
– Ты мне конкретно, конкретно говори, – приказным тоном велел Ильюшенко. – Чего ты орёшь, как пацан перепуганный!
– Меня чекисты обложили, наезжают, сволочи, давят…
– Что они тебе инкриминируют? – Алексей Николаевич раздражённо поднялся и увернул звук почти полностью. Затем взял с журнального столика пузатый бокал с коньяком и сделал большой глоток.
– Да у них целый вагон материала по «Балкану». Помоги, Лёша! Я уж всеми способами пытался отмазаться, деньги ему предлагал, большие деньги, а он…
– Кто он?
– Да опер этот, чекист…
– Какой опер, мать твою? Ты мне фамилию, фамилию дай его! Как? Назаров?.. Я этого Назарова сгною!.. Всё, бывай…
Он записал фамилию на листок бумаги и тут же набрал номер телефона.
– Вот говнюки, всюду свои морды суют, ищейки, меры совсем не знают… Сейчас я разберусь… Ну где этот Ковалёв-то? – Он недовольно покачивал головой, шагая по комнате взад и вперёд. – Алло! Николай Дмитриевич, здравствуйте. Это Ильюшенко говорит. Я вот по какому вопросу. Там у вас сейчас дело одно ведётся, Назаров им занимается, да, Назаров… Дело какое? Ну… Это, значит, дело Ганычева, который по «Балкан-Трейду» проходит. Так вот я с какой просьбой. Мне, значит, нужны сейчас эти материалы… А?.. Что значит «зачем»? В конце концов я исполняю обязанности генерального прокурора, Николай Дмитриевич, и требую те документы, которые мне нужны для работы. Вы уж распорядитесь там… Нет, ну… что значит «передадите их мне, когда сочтёте нужным»? Мне сейчас нужно, Николай Дмитриевич… Нет уж вы дайте их мне! И побыстрее! Нет?! А я настаиваю! Ну, мне что, Степашину, [12] что ли, звонить, напрямую, значит, звонить? Зря вы так… Зря, честное слово… Вы меня, значит, просто не уважаете… Он в бешенстве швырнул трубку на рычаг.
12
Степашин С. В. – с 1994 по 1995 год возглавлял ФСК, затем ФСБ.
– Ведь совсем не уважает! Мне отказывает! Генеральному прокурору отказывает! Ладно, мы ещё пободаемся, посмотрим – кто кого…
Но бодаться долго не пришлось. На следующий вечер Алексея Николаевича пригласил к себе начальник СБП.
Когда Ильюшенко вошёл в кабинет Коржакова, Александр Васильевич сидел за столом и читал какие-то документы. Почти вся комната была погружена во тьму, настольная лампа освещала только небольшую часть стола, грудь и нижнюю часть лица Коржакова. При звуке отворившейся двери начальник СБП откинулся на спинку кресла.
– Вечер добрый, Александр Васильевич.
– Кому добрый, а кому так себе. Некоторых уже припекает…
– Не понимаю, о чём вы.
– Садись, – довольно грубо проговорил Коржаков.
Ильюшенко уселся напротив, угрюмо вздыхая. Коржаков долго смотрел на него испытующе и молчал, не начнёт ли его гость сам говорить.
– Что-нибудь случилось, Александр Васильевич? – выдавил наконец из себя исполняющий обязанности генерального прокурора.
– Побеседовать нам с тобой, Алексей Николаевич, надо. Со всей серьёзностью побеседовать. Ты начинаешь меня утомлять.
– В каком смысле?
– Тут один смысл. Ты ведь обещал подумать о заявлении. Было дело?
Илюшенко нахмурился и отвёл глаза.
– Ну, разговаривали мы об этом как-то…
– По-моему, ты, Алексей Николаевич, не совсем понимаешь, во что вляпался. А вляпался ты по самые, как говорится, помидоры. Я тебя предупреждал, что материалов на тебя у нас чересчур много. Давят они на меня непосильно, терпеть нет мочи. С таким багажом никто своего кресла спокойно не покидает. При таких материалах человека выводят из зала суда в наручниках. Неужели ты сам не понимаешь, что по тебе тюремная камера истосковалась? Ты, похоже, решил, что я перед тобой – пацан бестолковый, что я только языком умею мести… Ошибаешься, ой как ты ошибаешься, Алексей Николаевич…
– Но я больше ничего не сделал! – негодующе воскликнул Ильюшенко.
– А прошлого, ты полагаешь, мало? – Коржаков оша-рашенно взглянул на посетителя. – Хе-хе… Ну ты и фрукт. Объясни-ка мне, зачем ты требуешь материалы по дружку твоему Ганычеву? Хочешь, чтобы они с глаз долой?.. Нехорошо, Алексей Николаевич, просто нехорошо… Я надеялся, что ты в отставку подашь, а ты не только не уходишь, но и приятелей своих, это жульё обнаглевшее, пытаешься отмазать… Неожиданное, очень неожиданное направление приняли твои мысли.