Во власти мракобесия
Шрифт:
– Фашист! Гадина! Удары обрушились на Ковалёва со всех сторон.
– Чтоб ты сдох, выродок! Ковалёв не устоял под натиском и упал. Взбешённые женщины лупили его беспощадно по голове и в грудь. Перепуганный правозащитник сжался в комок, и охранникам пришлось приложить немало сил, чтобы вытащить его из рассвирепевшей толпы.
– Успокойтесь, граждане! Он же не виноват в том, что произошло!
– Он с ними заодно, этот гадёныш! Убить его мало!
Отовсюду к разбушевавшейся толпе мчались журналисты.
– Что случилось?
– Ковалёва прикончили!
– Кто?! Где?! Когда?! Эх, пропустили такое!
Охранники сумели запихнуть правозащитника в машину и, поднимая пыль, помчались прочь…
Семнадцатого числа отряд «Альфа» получил приказ начать штурм. Окна первого этажа больницы были закрыты решётками, а на втором этаже – забаррикадированы. Для осуществления захвата здания спецназовцам выдали пожарные лестницы, которые предполагалось использовать в качестве штурмовых. «Альфе» поставили задачу проникнуть в административный корпус больницы, взобраться по штурмовым лестницам на второй этаж, уничтожить боевиков и освободить заложников. Но никто из ставивших эту задачу не хотел брать на себя ответственность за жизнь заложников. Выжить в предстоящем «освобождении» вряд ли кому удалось бы.
Но уже в самом начале штурма началась неразбериха. Из трёх БТРов, которые должны были поддержать штурм огнём, на позицию выехал только один. «Альфовцы», выбежав на открытое пространство перед больницей, попали под такой шквальный огонь, что практически не могли двигаться. Нейтрализовать басаевцев оказалось делом сложным: они прикрывались женщинами и многие сами переоделись в одежду медперсонала. Это мешало отличить их от заложников. Иногда из окон выпрыгивали женщины и подолгу после этого лежали на земле, боясь шелохнуться.
Самым страшным был не свинцовый дождь, оборвавший жизни нескольких офицеров спецназа, а истошные вопли заложниц. Они стояли во весь рост в окнах и обезумевшими голосами кричали, чтобы атаку прекратили немедленно, иначе они все погибнут.
Впрочем, всего этого телезрители, жадно следившие за развитием событий в Будённовске, не увидели. Выплёскивавшаяся на экран информация была невнятной, путаной и истеричной. Никто так и не узнал, почему «Альфа», уже проникнув на первый этаж больницы, где не было никого из заложников, вдруг получила приказ прекратить штурм. Конечно, в ближнем бою «Альфа», закрытая бронежилетами и касками и приспособленная к ведению именно ближнего боя, имела все преимущества перед басаевцами. Но коридоры и палаты больницы были забиты людьми на койках, каталках и лежащими вповалку. Трудно даже предположить, сколько заложников погибло бы в той бойне, если бы продолжилось наступление.
Яркое солнце, сочная летняя зелень, неугомонное пение птиц – всё это никак не вязалось с происходившим в Будённовске. Над головами свистели пули, над землёй стелился смолистый дым, вилась пыль, по улицам носились машины «скорой помощи» и бронетранспортёры. Куда ни глянь – сломленные переживаниями женщины падали без сил. Всюду слышался плач и причитания. Снова и снова в покинутых домах обнаруживали погибших в первые часы налёта на город. Из-за жары трупы начинали быстро разлагаться, в воздухе стоял смрад, тела убитых свозили в городскую баню, так как морг находился на территории городской больницы, где засели боевики Басаева…
В тот же день верховная власть решила вступить в диалог с террористами. Председатель правительства Виктор Черномырдин официально уполномочил правозащитника Ковалёва вести переговоры от имени правительства России. Наконец, на связь с террористами вышел и сам премьер-министр. В его кабинете собрались журналисты, каждое движение и каждое слово премьер-министра фиксировалось телекамерами. Он сидел у себя за столом, откинувшись на спинку коричневого кожаного кресла, и через селекторную связь разговаривал со штабом в Будённовске. Весь стол перед ним был густо заставлен репортёрскими микрофонами.
– А Ковалёв сейчас у вас? – расспрашивал Черномырдин.
– Нет. Он уехал.
– Уехал? Ну зачем же вы его отпустили? – В голосе премьер-министра послышалась обида. – Куда он уехал?
– В гостиницу.
– Ну что он… интересно… – Черномырдин размахивал рукой вверх-вниз. – Ну хорошо… Наши действия? Я могу сейчас переговорить и сделать это заявление так… что нас вот слышат сегодня… и сразу средства массовой информации… и сразу чтобы я мог и это заявление этому Басаеву…
В три часа ночи состоялся разговор Черномырдина с Басаевым.
– Это Черномырдин. – Премьер-министр чуть склонился, обращаясь к телефонному аппарату. – Шамиль Басаев! Шамиль Басаев, говорите громче!
– Здравствуйте. Ну что? Всё готово?
– Добрый день… – Черномырдин замялся, очевидно, сообразив, что такие слова совсем неуместны, и тут же поправился: – Ну, добрый день… будет ли он добрым, зависит сегодня только от вас, будет ли он добрым или недобрым…
Громко щёлкали фотоаппараты.
– Так, я слушаю, – сказал Черномырдин, и главарь бандитов начал зачитывать свои требования.
Позже выяснилось, что отряд Басаева захватил более двух тысяч заложников и что за шесть дней бесчинств в городе бандиты убили почти двести человек, а с тяжёлыми травмами и ранениями были госпитализированы свыше 400 человек, часть из которых тоже скончалась. События в Будённовске показали всей стране неспособность властей не только противостоять организованным действиям боевиков, но и духовную ничтожность высшего руководства. Никогда мир ещё не видел, чтобы председатель правительства вступал в переговоры с террористами, но в России, как оказалось, было возможно всё. Черномырдин даже гарантировал бандитам неприкосновенность. Им выделили автобусы и грузовик-рефрижератор для погибших террористов.
Вернувшись в Чечню, боевики устроили ритуальный танец. Они вышли победителями из схватки с бронетехникой, вертолётами и лучшими спецподразделениями МВД и ФСБ. Их фотографировали зарубежные репортёры, у них брали интервью, а они похвалялись, что смогли заставить правительство России прекратить военные действия в Чечне. И никто за рубежом уже не обращал внимания, что они, выдвигая свои требования, прикрывались беременными женщинами и детьми.
После событий в Будённовске Сергея Степашина, возглавлявшего ФСБ, отправили в отставку, и президент Ельцин впал в депрессию из-за необходимости опять решать кадровые вопросы. Государственные дела не вызывали у него оптимизма. Возглавив страну, он потерял к этой стране интерес. Уже в самом начале своего правления Борис Ельцин обратился к регионам, чтобы они брали «на местах столько суверенитета, сколько им нужно». Он знал, что мог руководить регионом, но с управлением страной не справился бы, поэтому поспешил переложить ответственность на чужие плечи. Из всего того, что даёт власть, он хотел оставить себе совсем немного – право приказывать, запрещать и пользоваться всеми положенными президенту льготами. Принимать решения он не любил. Это выводило Ельцина из себя. Вот и теперь он не знал, кого поставить директором ФСБ. Ельцин сомневался. Он понимал, что Федеральная служба безопасности должна работать эффективно и что для этого ею должен руководить профессионал высокого уровня. Вместе с тем он боялся, что такой профессионал поведёт себя слишком независимо и что на него в трудную минуту нельзя будет положиться.