Во власти мракобесия
Шрифт:
– Обжёгся на молоке – теперь и на воду дуешь.
– Учителя хорошие были, – невесело произнёс Смеляков.
– Ладно, я согласен. Что у тебя ещё?
– Ознакомьтесь. – Смеляков положил перед начальником справку по Кротенко. – Считаю, необходимо материалы передать в Управление контрразведывательных операций ФСБ для дальнейшей его разработки. Оснований для этого более чем достаточно.
– Да, это очень серьёзно.
– Думается, что под благовидным предлогом Кротенко нужно отвести от Черномырдина. Только очень осторожно. Может быть, даже повысить в должности, но которая подальше от секретов и лишила бы его возможности сбора информации.
В тот же день Коржаков встретился с Черномырдиным и доходчиво объяснил председателю правительства сложившуюся ситуацию. Виктор Степанович выслушал информацию хмуро и спросил:
– Что же мне с ним делать?
– Лучшим выходом было бы перевести Кротенко без шума на другую престижную должность. – Тут Коржаков сделал паузу и с нажимом уточнил: – Но только без шума, Виктор Степанович. Нельзя, чтобы американцы заподозрили хоть что-нибудь. Пусть он продолжает работать на них, а ФСБ в нужный момент возьмёт его с поличным. Если повезёт, то и кого-нибудь из американцев за руку схватят.
– Но куда ж я переведу его? – Черномырдин насупился.
– Да хотя бы в предвыборный штаб. – Коржаков засмеялся и добавил: – Всё равно там хозяйничают американцы.
– Ну уж вы скажете! – фыркнул премьер-министр.
Воспитанный в советские времена и вскормленный идеями шпиономании, Черномырдин панически боялся малейшего упоминания об американских шпионах. Если Кротен-ко попал под подозрение российских спецслужб, от него, конечно, следовало избавиться без промедления. Но вместе с тем председатель правительства не доверял и начальнику СБП и по-настоящему боялся его. «А вдруг это происки против меня? Что, если Коржаков затеял какую-то игру? Может, Кротенко вовсе и не американский агент, а наоборот, мой верный сторонник? Тогда получается, что Коржаков хочет просто отодвинуть его от меня… А если всё-таки шпион? И почему без шума? Накрутили чего-то! Всё время накручивают! Мало нам было КГБ! Мало нам было страхов!.. Нет, от этого Кротенко надо всё же избавиться. Не я его привёл в Белый дом. Пусть другие отвечают…»
Черномырдин зашёл в свой кабинет и тут же схватился за телефон – связался с руководителем аппарата правительства.
– Алло! Владимир Федосеевич!
– Слушаю, Виктор Степанович, – с готовностью откликнулся на другом конце провода Бабочкин.
– Ты мне вот что!.. – закричал Черномырдин. – У тебя такой Кротенко есть? Что? Есть? Ага!.. Где работает? У меня он работает? Ну и?.. Хорошо работает?
– Ну да, конечно, хорошо работает. Активный.
– Активный? А ну гони его немедленно! Шоб я ни духу о нём… Немедленно! Шпион твой Кротенко! На американцев работает!
– Но, Виктор Степанович, почему вы думаете…
– Ты меня понял? Немедленно его в три шеи отсюда! Мне лучше знать, что и почему! – проревел, отчаянно гнусавя председатель правительства. – Много вопросов все задают, а нужного-то никто! Никто! Набрали шпионов!.. И чтоб сию же минуту! Ты усвоил, Владимир Федосеич?
– Усвоил, Виктор Степанович, – тихо ответил Бабочкин, так ничего и не поняв.
Едва Машковский взошёл на крыльцо своего загородного дома, навстречу ему вышел секретарь.
– Здравствуй, Коля. Что такой серьёзный? Случилось что-нибудь?
– Григорий Модестович, здесь Степан. – Секретарь чуть заметно вскинул брови..
– Степан? – Машковский остановился и постучал тростью о пол. – Откуда он взялся? Ему что, удалось выкрутиться? Чего ему надо? Давно он тут?
– Минуть тридцать.
Машковский властно сжал губы, нахмурился и задумчиво обвёл двор глазами.
– Он один приехал?
– Да, – кивнул Николай.
– Ладно…
Степан полулежал на диване, закрыв глаза, и потягивал вино из высокого бокала. Громко играла симфоническая музыка. Казалось, он не слышал приехавшей машины.
– Откуда ты взялся? – вместо приветствия спросил Григорий Модестович. – Уверни звук.
– Здравствуй, папа.
Степан вскочил, едва не расплескав вино, и шагнул к отцу.
– Я велел тебе уменьшить громкость! – Машковский упёрся в сына твёрдым взглядом.
Степан метнулся к музыкальному центру и убавил звук. «Суетится…» – отметил старик, наблюдая за своим беспутным отпрыском.
– Тебя выпустили? – спросил он и положил обе ладони на набалдашник трости.
– Да.
– Как? Почему выпустили? Под залог, что ли?
– Да, под залог… – Степан неопределённо взмахнул руками, и в этот раз вино немного выплеснулось на ковёр.
– Урод, – произнёс Машковский и прошёл мимо сына к шкафу. Он молча взял с полки бутылку коньяка и налил немного в рюмку. Сделав маленький глоток, он повернулся к сыну и долго разглядывал его. – Сколько же взяли?
– Кто взял?
– Сколько взяли как залог?
– Тысячу, – неуверенно ответил сын.
Григорий Модестович пригубил ещё немного и поставил рюмку на стол. Несколько минут он думал о чём-то, глядя в пол, затем произнёс:
– Врёшь. По голосу слышу, что врёшь. Кто внёс? Баба твоя? Или муж её, рогоносец этот, что ли?..
– Нет, заместитель мой, кажется… Вернее, он через адвоката передал.
– Врёшь, Стёпушка, слышу, что врёшь. Только вот зачем врёшь старику? Что скрываешь, мальчик мой?
Машковский снова взял рюмку и подошёл к сыну. Глядя ему прямо в глаза, он чокнулся с его бокалом и сказал:
– Выпьем… За свободу… Как там? Не понравилось?
– Где?
– За решёткой. Страшно? Говнисто?
– Страшно, пап, очень страшно, – серьёзно ответил Степан. – Всё бы отдал, чтобы не сидеть там.
– И что же ты отдал?
– Ты про что?
– На что они подцепили тебя? – Во взгляде Григория Модестовича появилось что-то змеиное. – Что потребовали за свободу?
– Я же говорю – залог… – Голос Степана внезапно почти пропал.
– Хватит мне вонять тут… Залог… Не могло такого быть! Не могло! Я всем сказал, чтобы дело шло своим чередом! Никто бы не рискнул внести за тебя деньги – побоялись бы! У них голова пока варит, чтобы против меня не идти. А ты, сопляк… Пьёшь, как свинья, вот и убил человека. Не по уму убил, не по надобности, а по дурости, по слабости твоей до лишнего стакана! И потому теперь будь любезен – отсиди своё! Так что никто не мог тебя выпустить! Никто! Моё слово что-то ещё значит!