Во все Имперские. Том 4. Петербург
Шрифт:
Говорила она, естественно, про Кабаневичей, которые действительно могли бы телепортировать нас отсюда.
Вот только меня такой вариант совсем не устраивал. Я планировал сам вести дела с покупателями пилюль.
А если показать герцогу Кабаневичу эту пивную, Мужожукова и немцев — герцог явно догадается, что к чему, и тогда мне придется раскрыть Кабаневичу список моих покупателей. А это было бы совсем некстати, ведь тогда я утрачу часть контроля, и мне придется повысить долю Кабаневича в бизнесе.
Кроме
— На это нет времени, — отверг я предложение Тани.
— Если прыгнем — нас убьют же… — совсем уже жалобно заныл Мухожуков.
Хорошо, что в штаны не наложил, и на том спасибо.
Чен же тем временем решительно извлек из ножен свой изящный меч:
— Будем сражаться, лаоваи!
— С кем? С огнем и коктейлем Молотова? — осадил я китайца, — Сражаться есть смысл только на улице, не здесь… Здесь эти придурки нас сожгут, вместе с самими собой…
Таня уже кашляла от дыма, очередной коктейль Молотова ударил в стену в метре от окна каморки, где мы стояли. Стрельба, крики и топот уже слышались на лестнице, которая вела на второй этаж…
Нет, надо прыгать. Но граф прав, эти сволочи нас там за минуту завалят.
Или… А плевать.
Я достал из кармана древохранительницу и вытряхнул на ладонь горсть пилюль — красно-серебристых, серых и желтых.
— Барон, я бы не советовал… — начал было Мухожуков, но я уже решительно сожрал пилюли.
Пилюли отдавали порошком, специями и какой-то магией. Некоторые из них жгли глотку, как перец, вроде бы это были как раз красно-серебристые.
— Таня, со мной, — скомандовал я, — Остальные — как хотите, господа.
Вокруг меня уже крутилась аура какого-то невообразимого оттенка, состоявшего из мешанины цветов. Через мгновение она стала настолько мощной, что в ней потонула вся каморка, я даже лица стоявшей рядом сестры больше не видел.
Я схватил на ощупь Таню за руку и прыгнул вместе с сестрой из окна.
Приземлились мы удачно — прямо на голову какого-то казака, которого мы переломали в труху.
В ушах у меня стоял оглушительный свист, как будто у меня в башке крутился ураган, все цвета стали какими-то смазанными. С моим сознанием тоже творилось что-то неладное, я теперь едва помнил, кто я такой.
Я лишь ощущал мощь внутри меня, а еще помнил, что вокруг враги, и нужно защищать вот эту девушку в белом платье…
Я собирался их всех тут развалить. Но моя бешено метавшаяся пилюльная аура уже справлялась с этим и без меня.
Человек пять казаков она просто сожгла в пепел, одного прямо вместе с конем. Еще десяток погромщиков просто разлетелись в стороны, как будто каждый из них получил летучий маваши гери в рожу. Но их никто не бил, моя разноцветная аура сделала это.
Еще одному казаку моя аура просто снесла голову, других она порезала, как острый меч… Я был уже не человеком, а чистой машиной смерти.
Казак попытался выстрелить в меня, но моя аура расплавила его автомат прямо у него в руках. Казак повалился на землю и бешено заорал, его руки пылали от расплавленного металла…
— Аааа! — завизжала в ужасе Таня.
Я повернул голову и увидел, что сестру моя пилюльная аура тоже повредила. Тане отрезало несколько пальцев на руке, за которую я её держал, её платье местами обуглилось.
Девушка орала и металась, из её кисти хлестала кровь…
Мне хотелось броситься ей на помощь, но я быстро сообразил, что делать этого нельзя. Моя аура её просто уничтожит.
Я одним ударом кулака взорвал трех казаков, которые разлетелись на кровавые ошметки, а потом перекатился, уходя дальше от Тани…
Соображать было все труднее, пилюльная аура жрала мой разум. Надо помнить, что делать. Главное — помнить, что нужно делать. Плевать, кто я такой и как меня зовут. Главное — спасти вот эту девушку в белом платье.
Пивная тем временем пылала, из окна выпрыгнули Мухожуков, объятый своей алой аурой и роем мух, потом Исцеляевский с Ченом.
Память ко мне то возвращалась, то уходила. У меня в башке как будто визжали сразу сотни голосов… Но я помнил, что Исцеляевский — целитель…
— Займись моей сестрой, — приказал я Исцеляевскому, голос у меня теперь стал чужим и громовым, как будто я орал в микрофон, — И не подходите ко мне! Моя аура опасна!
Исцеляевский схватил истекавшую кровью Таню и попытался вынести девушку с поля боя. Чен разрубил пополам казака, а другому снес мечом голову, потом выхватил пистолет…
Мухожуков сбил кулаком на брусчатку казака, державшего Багатур-Булановский флаг, но другой казак вогнал графу пулю в живот…
Но из окна уже спрыгнули четверо немцев, они открыли по казакам ответный огонь.
Я рванул в самый центр толпы погромщиков, как сама смерть, вокруг меня летали обугленные и разорванные куски тел врагов, сраженных моей аурой…
Монстры пришли через несколько секунд, сразу пятеро. Двое вроде были огромными, красными и крылатыми, а еще трое были похожи на громадные конусы на ножках и с щупальцами…
Вот такого казаки уже выдержать не осилили.
— Чернокнижие! Темная магия, ребята! Отступаем!
Но отступлением это назвать было сложно, казаки просто хаотично бросились врассыпную. Стрелять никто уже даже не пытался.
Пивная теперь уже вся пылала, как факел. Из её дверей выбежала грудастая кельнерша, за ней гнался казак с приспущенным штанами. Один из немцев графа угомонил озабоченного погромщика пулей в голову.