Вода: Наперегонки со смертью
Шрифт:
— Допустим. Получается, кометы населены микроорганизмами?
— Почему бы и нет.
— А что если они таким образом борются с испарениями воды на ней? — Кириллу на ум пришла целая концепция, объясняющая существование жизни на кометах. — Смотрите, когда вода на поверхности кометы начинает нагреваться, зараженные микроорганизмы, хочу поправиться, зараженные для нас, но для кометы они самые что ни на есть здоровые, начинают ее активно связывать коллоидом, создавая изолирующий слой. Под этим слоем складывается вполне себе нормальная температура для размножения.
— А потом все вмерзают в лед. — Ехидно продолжил Петрищев.
— В лед, или еще какое состояние, я не знаю. Факт в том, что пройдя атмосферу Земли, обгорая в ней, да еще и ударившись о поверхность океана, они не погибли, а совсем наоборот, заразили собой всю воду.
— Звучит красиво. — Черных уставился на Кирилла. — И как это нас приблизило к разгадке?
— Пока не знаю. Жизнеспособность этого вируса невероятная, это факт, но на комете обязательно должны существовать условия, регулирующие размножение. По идее, там два состояния среды, жара и жуткий холод. Если жара период размножения, то холод, соответственно, период гибели.
— Это мы и без твоей теории знаем. Потому и прячемся здесь. Только заморозка не убивает их, а затормаживает. — Петрищев считал, что оппонировать его призвание.
— Предлагайте свои теории, я послушаю их с удовольствием. — Кирилл обратился по большей части к Петрищеву.
Тот пожал плечами и ничего не ответил. Черных сделал еще одну пометку в блокноте.
— Так, часовой перерыв на обед. После снова соберемся здесь.
После обеда Кирилл, Маша и Карл вышли на палубу БДК. Погода была отвратительной. Мокрый снег, гонимый промозглым ветром, хлестал по лицу. Без солнца, скалы и вода выглядели депрессивно серыми. Торчать на открытом воздухе категорически не хотелось.
— Пойдемте в каюту. — Маша не выдержала экзекуцию.
— Что? А, да, пойдемте. — Растерянно согласился Кирилл.
— Ты всё о микробах на комете думаешь? — Спросила она.
В ее голосе была ревность. Маше хотелось, чтобы Кирилл больше времени думал о ней. Но молодой ученый не уловил ревности.
— Да, о них. Никак не могу представить, что могло бы их заставить в наших условиях запустить процесс разрушения коллоида. Чем наши условия отличаются от условий на космическом теле?
— Невесомость. — Предложила Маша.
— Да, это важно.
— Излучения радиоактивное от солнца.
— Разумеется, я тоже думал об этом.
— Я замерзала.
— В смысле? А, я понял, идемте.
Кирилл выпал из жизни, как и положено человеку одержимому наукой. Даже Карл почувствовал, что хозяину не до него и не пытался как-то обратить на себя внимание.
— Он сейчас в другом мире, Карл. На комете. Микробом. — Маша гладила загривок мопсу.
Благодарный пес смотрел на нее влажными влюбленными глазами. Кирилл не замечал колкие шутки в свой адрес. Неожиданно он вскочил и направился к дверям.
— Ты права. — Произнес он вдохновенно.
— В чем? Ты микроб? — Удивилась Маша.
— В смысле? Какой микроб? Нет, я
Кирилл покинул каюту. Маша выскочила следом.
— Кирилл, ты куда, на дворе уже ночь?
— Да? Может, Черных не спит?
Кирилл постучал в каюту к начальнику лаборатории. Тот действительно не спал. Глаза у него были красные, как у вампира.
— Ты чего?
— Да так, на ум пришло кое-что. Вы можете рассказать вашему шведу о моих предположениях.
— Заходи.
Бьорн Съёберг отвез образцы с зараженной водой в физическую лабораторию, где их подвергли жесткому радиоактивному излучению. Обратно он вез свои банки в контейнере, отделанном свинцовой рубашкой. Затем ему надо было поместить их в криогенную камеру. Так просил сделать Ингвар Черных, давний друг, сходящий с ума от безделья на далеком острове.
Образцы пролежали сутки при температуре близкой к абсолютному нулю. Везде, где ему приходилось просить о помощи, он сочинял истории, отвлекающие внимание. К счастью, его репутация честного ученого открывала перед ним двери без всяких расспросов. А он-то знал, какие условия секретности были вокруг тех, кто искал лекарство от всемирной заразы и согласен был с Ингваром в том, что правительства государств в решении проблем катастрофы — лишнее звено.
После всех жестоких процедур, которые, по идее, должны были привести к гибели материала, Бьорн вернулся домой. Без всяких надежд на успех он взял в руки первую банку с образцом. Еще до открытия он понял, что там бултыхается жидкость. В это не верилось. Он взял другую и встряхнул её. И в ней бултыхалось. Ученый облачился в костюм химической и бактериологической защиты, напугав сожителей беженцев. Включил инфракрасные лампы. Поставил на запись камеру. Прямо под ее объективом открыл первый образец.
Баночка шикнула, выпустив какой-то газ. Очень хотелось снять противогаз и понюхать, но Бьорн считал это безрассудством. В банке была жидкость, на вид, как обычная вода. И следующая банка дала тот же результат и почти каждая. В некоторых жидкость еще была тягучей, но уже не гелеобразной. Это был ошеломительный успех. Вопрос с тем, как это открытие применить к выправлению ситуации оставался открытым, но в природе заражения осталось меньше белых пятен.
Черных ликовал и совал в камеру телефона молодого человека по имени Кирилл.
Именно благодаря его сообразительности удался этот эксперимент.
— Надо попробовать соединить культуру, прошедшую стадии облучения и заморозки с той, которая ничему не подвергалась. Надо посмотреть, что произойдет. — Предложил Черных.
Бьорн Съёберг понял, что русские ученые предлагают идею о том, что пройдя последовательные стадии, вирус менял свои характеристики на противоположные, а именно перепрограммировался на механизм разрушения коллоида. Их идея казалась правдоподобной. Ограниченное пространство кометы не могло без конца синтезировать жизнь. Нужны были периоды обновления, или гибели старых микроорганизмов.