Водная пирамида
Шрифт:
11
Приближался конец фашизма. Европейские и американские союзнические войска продвигались вперед и освобождали захваченные фашистами страны старого континента. С востока наступала Красная Армия. На Балканах, того гляди, должен был установиться новый порядок.
Отец предчувствовал, что, несмотря на сильный отпор со стороны порабощенных народов, после короткого владычества империи фашизма, скорее всего, появится какая-то новая империя. Исходя из опыта, проследив периоды существования империй, Отец считал, что не могло быть так, чтобы Балканы не были под чьей-то властью в течение
После падения и поражения фашизма было понятно, что Сталин с помощью Красной Армии и тоталитарной идеологии использует исторический шанс завоевать как можно большую часть Европы и Балкан. Пока Отец так размышлял, идя по берегу реки, он оказался почти у самого дома. Солнце потонуло в Озере. На небе загорались первые звезды. Отец пошел быстрее. В его голове, после того, как в ней промаршировали империи, включая последнюю, сталинскую, вновь появились мысли насчет Игоря Лозинского. У Отца было ощущение, что тот что-то недоговаривает относительно будущей участи угрей в городе на истоке реки…
Кем, по сути, был этот русский эмигрант, который завладел всеми его мыслями, можно сказать, вошел в его жизнь? Что их сблизило? Не то ли, что у них была схожая судьба беженцев, общая привязанность к Озеру, интерес к угрям и их удивительным миграциям? Озеро появилось в их жизнях, чтобы крепко связать их дружбой.
Игоря Лозинского белогвардейская судьба привела к Озеру после долгих скитаний по России, после Стамбула, где в то время, в двадцатые годы двадцатого века, учился Отец. Он хорошо помнил потоки русских эмигрантов, которые, ища спасения, притекали в Стамбул.
Там, в Стамбуле, и рядом, на средиземноморских островах, эти люди надеялись найти окончательное спасение, обрекая себя на судьбу изгнанников. В основном, это была молодежь, от двадцати до двадцати четырех лет, энтузиасты и одержимые, рассказывал Отец. Тогда он где-то прочитал, что в те годы Ленин подписал декрет — выслать из России сто пятьдесят человек, лучших умов страны, вместе с их семьями.
Однажды Игорь Лозинский сказал Отцу, и сейчас, шагая вдоль реки, Отец это отчетливо припомнил, что русская эмиграция — это новый феномен в общей истории человечества, который можно сравнить только с исходом евреев. У Отца, когда он слушал Игоря Лозинского, прибавлялось решимости — во что бы то ни стало выстоять в нелегкой борьбе за жизнь на чужбине.
Потоки людей текли по городам Европы. Искали обитель своего счастья, оседали там, где их принимали — из милости или православной солидарности. Чаще всего они получали работу ниже своей квалификации, жили своим славным прошлым. Существовали в двух мирах, имея одну душу. У Отца не выходили из головы слова Игоря Лозинского, которые были словно его собственные, будто речь в них шла о его жизни:
«Мы много страдали. Может, страдание в каком-то смысле — слабость, но в другом, возвышенном смысле, — отвага. Те, что пострадали сильно, по-настоящему, редко бывают агрессивными, из их душ обычно истекает доброта и толерантность!»
Отцу были близки его слова:
«Наше страдание, милый мой друг, как слепота. У нас отняли родную землю, свет наших очей. Мы потеряли внешнее зрение, но укрепили внутреннее. Внутренним зрением мы видим невидимую горсть святой родной земли».
Так говорил Игорь Лозинский, а в голове Отца при этом возникали ассоциации с угрями: ведь и они во время долгого пути, когда удаляются от Озера и попадают в глубины морей и океанов, теряют внешнее зрение и пользуются внутренним, чтобы добраться до цели — до моря, до родного океана, а на пути обратно — до Озера, где обитали их предки.
«Ты
Игоря Лозинского волны судьбы прибили к берегам Босфора, где он оказался среди белогвардейцев, которые бежали со своей родины. А потом он, человек, окончивший институт в Петрограде, специалист по медицине и микробиологии, как и Отец, получивший юридическое образование в Стамбуле, оказался на Балканах, на берегах Озера. Это место предлагалось им взамен их родины, в качестве их последнего убежища. У них не было шансов вернуться в свои страны.
Судьба скрестила их пути в Стамбуле, но свела их у Озера, хотя уже недалек был час расставания. Она сблизила их, обогатила обоих новыми знаниями об угрях, их круговом пути вокруг планеты. И вот теперь, когда близился конец одного времени, конец фашизма, Отец и Игорь Лозинский были сильно озабочены надвигавшимися событиями. Они были уверены, что эти события станут поворотными, изменят множество человеческих судеб.
В Стамбуле, изучая право, Отец имел ясное представление о ленинско-сталинском социализме. Тогда он на месте следил за политикой Ататюрка, который в какой-то период хотел сблизиться со Сталиным и Советским Союзом. Был в курсе того, как воплощается идея социализма в западных европейских демократиях. Но он не был знаком с социал-коммунизмом изнутри, не испытал его на своей шкуре, как Игорь Лозинский. Отец был уверен, что от своего русского знакомого сможет узнать еще много тайн, тайн о прошедших и будущих временах.
Так, весь в мыслях, он подошел к дому. Здесь его поджидали другие заботы — реальные, осязаемые. Мать еще издалека, по шагам, поняла, что это Отец. Домашние вздохнули с облегчением, когда Отец переступил порог и вошел внутрь.
12
Мать была обеспокоена тем, что Отец так долго отсутствовал на работе и дома. Но она не имела привычки спрашивать, где он был, уж тем более, в тот момент, когда тот переступал порог дома. Отец вернулся, дети дома — и слава Богу. Тяжелее всего ей было, когда она оставалась одна. Одна, в неизвестности. Мать была сильно взволнована тем, что угри все более и более отвлекали внимание Отца от семейных нужд и проблем, от работы в адвокатской конторе. Она знала, была глубоко в этом убеждена, что Отец одержим какой-то высокой идеей ради благополучной жизни семьи в те нелегкие поворотные времена. Ключевые решения всегда принимал Отец, а Мать следовала им, часто даже не понимая их целей, а лишь смутно о них догадываясь. Ей требовалось время, чтобы понять, что нужно делать ей, исходя из отцовских решений. Но она твердо верила: что бы ни задумал Отец — все это на благо семьи.
Отец же обычно, когда был сильно взволнован, неслышно проходил в свой кабинет. Там, среди книг, он успокаивался. Отец зажигал желтую лампу. Она освещала книги, и они оживали. Лампа излучала тепло, была солнцем этого дома. Именно тут, в главной комнате, в отцовском кабинете, в тишине книг решались им важные для семьи вопросы. Книги были словно крылья этого дома, готового в любой момент взмыть высоко в небо.
Отец говорил, что тишина — это язык книг. В этой тишине раскрытых книг яснее становились его мысли. А мысли были об одном — об отъезде. Переселенцы будут существовать вечно, думал Отец, как вечно рождение. Эмигранты, как потоки воды, будут всегда течь по миру…