Воды любви (сборник)
Шрифт:
Пошел в ванную, решив, все-таки, переодеться во что-то более приличное. Понял, насколько пьян, раз этого захотел. Протер зеркало, увидел за собой Брюнетку. Та прижалась сзади, обняла, положила голову на спину.
– Вот, все просто, как в Библии, – сказала она.
– Ты мужчина, а я женщина, – сказала она.
– Ты здесь, и я здесь, – сказала она.
– Ты рад? – сказала она.
– Я рад, – сказал он.
* * *
Блондинку они имели вдвоем – писатель сзади, проповедник спереди, – а Брюнетка прижималась сзади к мужчинам, терлась об них животом, бедрами, грудями. Те, кстати,
– Рада, рада, ты рада?! – кричал он.
– О. я рада, еще как, – кричала она в ответ.
Ну, как тут не присоединишься, думал писатель виновато, обрабатывая Блондинку. Брюнетка подлезла снизу, стала поливать горячими слюнями место соединения. Подсыхая, слюнки дарили радость: становилось прохладно, как будто в мяту окунулся. Уу-у-у. От радости писатель едва не взвыл. Только, глянув на перевернутые портреты на стене, успокоился. Но нет, причин чувствовать себя предателем у него не было. Жена сама ушла. Постаравшись не смотреть на стену, писатель ускорился. Блондинка стала подлетать, и завыла. Как она умудрялась делать это, когда была занята и спереди, понять было трудно. Наверное, вдаваться в такие технические детали ему и не следовало. Следовало еще приналечь. Он и приналег. Почувствовал, как Брюнетка прижалась сзади, обняла, прикусила слегка ухо. Задрожал, кончая. Брюнетка вырвала его из Блондинки – та заорала негодующе, – и всадила себе в глотку. Брала все, до последнего. Ну и руки, подумал он. Какие сильные руки. Хорошо, что я сегодня пил, подумал он. Такие штуки всегда случаются, если пьешь, подумал он. Блондинка заныла.
– Отшлепайте меня, ну пожалуйста, – сказала она.
– Только если тебе в радость, – сказал писатель.
Брюнетка и проповедник радостно закивали, словно старого знакомого встретили.
– Да, я очень, очень люблю, – ныла Блондинка.
Он пошел в коридор за ремнем, вернулся, а эти уже тут как тут: стоят, держат девчонку за руки, выворачивают, а та лежит на диване задницей вверх. Задница прямо напрашивалась. Он стал стегать. От каждого удара Блондинка дергалась, взвизгивала. Но сучке нравилось. Он стал стегать еще сильнее.
– И немножечко побить… – скулила она.
– Придушить одной рукой, пощечин другой, – пыхтела в подушку она.
Писатель сделал. Почувствовал, что снова встает. Откуда-то сбоку приползла Брюнетка.
– Побей, побей и меня, – прошептала она.
Он, не оглядываясь, ударил назад локтем.
* * *
Светало рано.
Пели птицы, окно было серым, и ему, почему-то, представилось, что сейчас 22 июня 1941 года, и где-то в паре километров от города уже грохочут танки врага. Спать и дальше с таким ощущением было попросту невозможно. Так что он поднялся.
Протанцевал – чтобы не терять равновесие, приходилось делать удивительные па, – к кухне. Долго пил воду из крана, встав раком – как заключенный колонии «Белый лебедь», подумал он, – и понимая, что следует сейчас же, немедленно, оторваться. Пойти в комнату, проверить шкафы. Хотя все понятно и так, да. Но не пить он не мог. Вода была не железистая, как раньше, а отдавала хлором. Все не так, все другое. Все испортилось, подумал он – и я, наверное, тоже.
В шкафах все было на месте.
Кошелек лежал на телевизоре, и ни одна банкнота оттуда не пропала. Ноутбук в шкафу лежал, не раскрытый – как последние полтора года, что он собирался открыть его каждое утро, чтобы начать, наконец, писать. Все было на месте. Только, почему-то, не было на стене портретов. Но если это единственное, что они украли, не беда, подумал он. Пошел чистить зубы в ванную.
Там споткнулся об тело Блондинки. Она лежала с его ремнем – старым офицерским ремнем отца, который прослужил 50 лет, и остался как новенький, а что из нынешнего говна хотя бы год носится, – намотанным на шею. Такой широкий. Как шарфик. Пряжка вдавилась в шею. Даже когда он снял ремень, – размотал, придерживая голову девчонки на коленях, – большой, набухший синяк все равно торчал на шее пряжкой. В ванной плохо пахло, он не сразу понял, почему. Под носом у девчонки запеклась кровь, а кровь всегда воняет. Он переступил голое тело, и его стошнило в ванную.
Прямо на Брюнетку.
Та лежала с раскинутыми по краям ванной ногами, и прямо ей между ног лилась вода из крана, как будто женщина захотела спокойно, обстоятельно подрочить. Да, можно и так. Он знал разные методы. Для мужчин, для женщин. Когда остаешься один, процедуру можно продумать до мелочей. Вода стекала на лобок, а оттуда в слив, только тогда он услышал шум от этого. Горло Брюнетки было на вид, как изнанка кусков мяса, которые выкладывают на цементные прилавки Центрального рынка. С красной бахромой и черными точками там, где нож сосуды не перерезал, а порвал. Значит, резали тупым, подумал он.
Нож лежал в раковине, конечно, взятый с его кухни.
Он смотрел то в ванную, то на пол. Закрыл кран. Наверное, долларов на сто натекло, теперь ведь счетчики, на все счетчики, а вот раньше можно было пускать горячую с утра до утра толстенной струей, и платили копейки. Вышел, не выключая свет – в ванную без света он зайти не сможет, знал он, – в коридор. Остатки надежды развеялись, когда заметил босые ноги. Они торчали из-под груды одежды, вылетевшей из шкафа. Потащил тело за ноги, и почти вытащил, но дальше не стал – краем глаза заметил, что у парня была разбита голова.
В комнате он набрал номер, и, слушая пока еще гудки, всхлипнул.
– Послушай, послушай, – заплакал он.
– Я попал в беду, в очень большую бе…
Быстро нажал красную кнопку, гудки прекратились. Они же записывают, они же теперь все записывают. Это раньше можно было позвонить из телефон-автомата и… Теперь таких даже и нет. Сраные мобильники, и распечатки. Распечатки по первому требованию. Бросил мобильный телефон на диван, сел в кресло. Пошатываясь, встал, на кухне открыл шкаф. Вернулся в комнату с бутылкой «Джека Дэниэлса». Хорошо, что запасы были, и были большими. Он свинтил крышку и пил, прикладываясь чуть-чуть. Не торопясь, но и не отказывая себе – ведь на кухне было еще три бутылки. Только после того, как они кончатся, надо будет что-то решать, знал он.…