Воды любви (сборник)
Шрифт:
– Что делать будем? – спросил кто-то Гошу.
– Возьмем актера, загримируем, – сказал Гоша.
– Нарядим, – сказал он.
– Хотя чего тут наряжаться, – оглянулся он на труп Лоринкова в грязной майке и старых джинсах.
– А писать? – спросили Гошу.
– А зачем, – сказал Гоша.
– Этот мудила на двадцатерых уже написал, – сказал Гоша.
* * *
…на следующий день в Кишиневе было объявлено торжественное закрытие Лоринковфеста.
Все участники фестиваля получили купоны со скидкой на следующий год, по непохожему один на другой автографу
Тело Лоринкова вынесли в парк по соседству и забросали листьями.
Они как раз начали опадать.
Белеет парус
Экскурсовод-карлица сложила руки на животе. Застыла на склоне Мушука сусликом. Парящий сверху орел насторожился, замедлил парение… Упал камнем! Группа охнула. Орел распрямил крылья в нескольких метрах от земли, вытянув лапы, пошел на бреющем полете. Метил в экскурсовода. Та, в последний момент, уклонилась. Орел врезался в землю. Группа ахнула.
Запела вдали арфа Эола в беседке на склоне горы.
Экскурсовод, мурлыча, сказала:
– Как видите, товарищи, судьбу поэта…. независимого, гордого существа, – сказала она.
– Постигало в царской России именно то, что мы вам и продемонстрировали трюком с орлом, – сказала она.
– Неизбежный творческий взлет… после чего неминуемое же падение, – сказала она.
– Крах, гибель, причем мучительная, – сказала она.
– Некоторые еще и годами страдали, – сказала она.
– Но не такова была сверхтрагическая судьба поэта Лермонтова, который, – сказала она.
– Даже на общем печальном фоне выглядел особо трагично, – сказала она.
Группа, сторонясь кучки окровавленных перьев, – орел еще шевелился, но взгляд уже угасал, как страна, в которой они еще жили, – смотрела на экскурсовода. Человек пятнадцать, стандартный экскурсионный набор… Ищущая приключений на свою пышную задницу разведенка из Белорусии с сыном лет четырнадцати, который отчаянно стесняется матери. Тощий мачо из Казани, терся около разведенки, словно пытаясь слиться с ней и сформировать идеал Платона, – хотя, без сомнений, в его планы входило существо попроще, шекспировская скотинка о двух спинках – пара пенсионеров, несколько трудящихся из Нальчика, которых наказали поездкой в Пятигорск за плохую работу, добряк-сибиряк в ушанке и со значком «Пятигорск-88», а ведь уже 89—й, нервная молодая мать с двумя сыновьями лет девяти… Младший постоянно лез с замечаниями, зараза. Вот и сейчас, слушал экскурсовода внимательно. Остальные-то ведь просто смотрели, разинув рты.
– Есть несколько версий гибели поэта, – сказала экскурсовод, гадая, успеет ли к открытию мясного.
В стране полным ходом шла perestroyka и defitsit становился все популярнее, как программа «Взгляд». Поэтому мясные в Пятигорское открывали после обеда, на час-полтора. Больше смысла не имело: кости и обрезки, которые «выкидывали», разбирали сразу же. Если группа не задаст лишних вопросо…
– А какие они, эти версии? – поинтересовался всезнайка-пацан.
Экскурсовод со вздохом оглядела коренастого мальчишку с головы до ног. Кепка с цифрами 14 на лбу, майка «Атланта», шорты, сандалии. Крепыш. На шашлыки бы тебя сдать, блядь позорная, как в горы заедем – подумала экскурсовод. Туристов один хрен воруют изредка. И никогда не переставали. Кавказ! Они, правда, не верят, смеются – особенно те, кто издали заехали. Дальний Восток там, Заполярье… Как так, товарищи, мы же в цивилизованной стра… Потом плачут, стада в горах пасут. Но такого засранца и в чабаны не украсть – он даже овец своими расспросами задолбает. Экскурсовод – то не овца, а человек, но даже ее в автобусе пацан уже успел задолбать. Ее, экскурсовода второй степени, заслуженного трудящегося комбината культуры г. Пятигорска, Наталью Борисовну Иванову! Утомил своими назойливыми расспросами, нетактичными поправками. Полез спорить, что, мол, глаз Кутузову выбили не тут, на Кавказе, куда его сослал царизм за спор с Суворовым, а в Молдавии, освобождая страну от турок. Хотя где та Молдавия и где Кутузов? Хуже всего, что мамаша явно щенком гордилась, аж краснела от радости, когда тот со своими нотациями лез. Да и автобус млел. Ишь какой, шибздик, а сколько знает… А что он знает? Как семью кормить, он знает? Когда на улицах даже старики сидят и хлеба просят. И где? Кавказ с его традиционным уважением к старости! 89—й год…
…На группу, словно волна на песок, набежала тень от облака. Скрыла лица. Радуясь тому, что выражение можно не прятать, Наталья Борисовна сказала:
– Именно об этом, Володя, и я хотела бы рассказать, – сказала она.
– Если, конечно, позволишь, – сказала она.
Раздались смешки. Группа уже начинала наслаждаться бескомпромиссной интеллектуальной дуэлью. Мальчишка поправил на носу очки – ишь, важный, – и приготовился внимать.
– Во-первых, – постаралсь скороговоркой оттарабанить заученный за годы текст Наталья Борисовна, – есть версия, что Лермонтов был недостаточно лоялен власти, отчего монархист Марты…
– Хм, а я читал, что все дело в Бе-ке-н-дор-фе, – сказал вдруг из темноты пацан.
– Или Булгарине… – сказал пацан.
Облако проплыло, посветлело. Экскурсовод с отчанием поняла, что экскурсия затянется. Улыбнулась натянуто. Мать пацана, счастливая, смотрела на умника с обожанием.
– Лермонтов написал на него эпиграмму… – сказал пацан.
– Даже три! – сказал он.
– Я вам сейчас прочитаю! сказал он.
Начал, к ужасу группы и экскурсовода, цитирировать. И про Фадея Булгарина, и про то, какой негодяй он был, и про то, как его Михаил Юрьевич Лермонтов унизил, и про мучения поэта при царском режиме, и про какую-то сучку, каковая Михаилу Юрьевичу не дала, отчего мучения его, при царском режиме и так невыносимые, крайне усугубились, отчего поехал он на Кавказ…