Военно-морские рассказы
Шрифт:
На лицо командира вернулось обычное выражение — это как вроде бы он глотнул касторки и весь находится в тревожном ожидании. «Вот-вот, сейчас... начнется».
— Так, товарищ командир, ...птицы... сволочи... гадят... на весь мостик, — возмущенно и перебивая друг друга, доложили мы ситуацию.
Командир открыл рот, видимо, собираясь сказать, что-то очень важное, но, вместо этого только пожевал губами. Потом посмотрел на нас взглядом удава, которого неожиданно начал заглатывать кролик и ушел. Понес свое страдание кому-то другому.
Козел, вы, товарищ капитан
— Хрен их поймаешь, — подвел Быстов итог охоте. Ряузов хмуро согласился.
— Пошли, — сказал я. И мы пошли.
Первый раунд остался за скворцами. Но с чего вы взяли, что мы сдались? Не сдались мы, а всего лишь отступили.
— Нет, — сказал запыхавшийся Быстов, вбежав в кубрик. — Никуда они на ночь не улетают. И сейчас свистят.
После неудачной охоты прошло несколько дней посвященных расслабленному созерцанию спокойной воды Севастопольской бухты и размышлениям о подлости птичьей души. Ничего нового как-то не придумывалось, а пернатые злодеи вредили по-прежнему. И тут Быстов... с новостью... после захода солнца...
— Ну так что? Пошли?
Теплая южная ночь мягко приняла в свои объятья три, разгоряченных азартом, матросских тела... — так, кажется, пишут в романах?
Ночь, в самом деле, была теплой, чуть влажной. Ветер со стороны Турции пах солью и гниющими водорослями. В черной и застывшей как стекло воде бухты отражались разноцветные огни. Сонная тишина изредка нарушалась расплывчатыми и приглушенными звуками; дальние гудки, неторопливое пыхтенье катеров портовой службы, чей-то крик из динамика разносит услужливое эхо, отражаясь от воды и причальных стенок. Чуть слышно шлепает мелкая рябь о борта и, если замереть, вобрать в себя эти ночные звуки, кажется, что вот сейчас, в эту самую минуту, услышишь как дышат корабли...
— Ну чего ты встал?
Ряузов настолько уверен в себе, что начисто лишен даже зачатков романтизма.
Друг за другом, почти неслышно, мы преодолели три вертикальных трапа, осторожно отжали лючок антенной площадки...
Все. Выше нас только звезды. И скворцы, гады. И «Фрегат». Вот он — толстенная фигурная тумба, с косо укрепленными решетками. Мы молчали, замерев в ожидании. Скворцы тоже.
— Ну, — чуть слышно выдохнул Быстов и полез по скоб-трапу на «Фрегат».
То, что он сейчас делал, запрещалось всеми корабельными правилами, но правила, как известно, для того и существуют, чтобы их кто-нибудь нарушал. В данном случае — Эдька Быстов.
Трап кончился. Быстов перелез на «решетку» и ловко поднимался все выше, время от времени просовывая сквозь нее руку и ощупывая. Вероятно в поисках врага.
За все время его поисков только один полоумный скворец выпорхнул, возмущенно свистнув, и растворился в звездной черноте.
— Пусто, — резюмировал Быстов.
Мы с Ряузовым пожали плечами «Бывает».
Движение в бухте затихло. На северной стороне, в высотных домах медленно гасли огни. Запахи летней ночи, словно дождавшись именно этого момента, хлынули со всей южной мощью прямо в морскую душу...
По-моему
На шкафуте, звякнув, открылся камбузный люк.
— А не выпить ли нам чаю? — задумчиво произнес Вовка Ряузов, вдохнув поглубже.
«А почему бы и не выпить?».
Ряузов, конечно, личность приземленная, но идея весьма недурна. Тем более, что мы никогда не против выпить. Пусть даже и чаю.
Теплая южная ночь, со всем звездным светом, ласковым шепотом волн и, ох, ты, Господи, запахами, куда лучше воспринимается под крепкий чай с чем-нибудь домашним и неторопливую беседу. О чем? Да ни о чем. Просто беседа.
Мы сидели прямо на палубе третьего мостика, опершись спинами о нагревшуюся за день надстройку и прихлебывая душистое питье, смотрели на звезды. Было хорошо. И мысли наши, влекомые соленым ветром, устремлялись прямо к звездам. Казалось еще чуть-чуть и самую близкую нам Проксиму Центавра можно будет просто достать руками...
Нирвану разбило быстрое буханье матросских ботинок. Еще несколько мгновений, за которые никто из нас не успел вернуться на Землю, и над палубой третьего мостика показалась голова.
— Тю-ю, — сказала «голова». — А говорят, что они скворцов ловят...
Да пропади они пропадом, скворцы!
Без истины
— Нам Быстова не хватает, — заявил Ряузов в самый разгар очередного спора.
Надо сказать, что споры у нас возникали и ранее, но после увольнения Быстова они, обычно, ничем не кончались. Уверенный Ряузов, совершенно неожиданно, для самого себя, ставший командиром отделения, стремился не к достижению истины, а переспорить. Если раньше можно было апеллировать к Быстову, чье мнение считалось истиной (даже для Ряузова), то теперь...
Нет, Ряузов, конечно же, признавал за мной и опыт, и знания, но кроме этого он был еще и уверен в себе.
Я вам скажу, что если на одну чашу весов положить Знание, а на другую наглую Уверенность, то даже не сомневайтесь, Знание никогда не будет весить больше.
Кстати, то, что Ряузов будет командиром отделения, предсказал именно я. Еще год назад. Ряузов же, со свойственной ему уверенностью, примерял эту должность на меня.
И кто в итоге оказался прав, позвольте спросить?
— Не хватает нам Быстова, — повторил Вовка Ряузов.
Я кивнул. Мне Быстова, ой как, не хватало. И не потому, что можно было к нему апеллировать, просто интересный человек Быстов.
— А, — махнул рукой Ряузов. — Он всегда тебя поддерживал.
Ну да, так оно и было. Быстов поддерживал меня. За редкими исключениями.
А теперь ответьте мне пожалуйста: Если Истина на стороне Знания, всегда ли Уверенность перевешивает?
Тебе надо...
Про нашего зама, боевого замполита то есть, я мог бы писать круглые сутки. Вот так — садился бы с утра, карандаш в лапу, глаза в потолок, взгляд строго вовнутрь — отсутствующий...