Военно-морские рассказы
Шрифт:
— Бегом, бегом, — ворчал Лысьев, влезая в широченные химштаны. — Чуть что — сразу Лысьев.
Остальные герои-моряки, довольные тем, что это не им определил командир болтаться за бортом, мгновенно надели на беднягу Лысьева «сбрую» и спихнули его за борт.
— А-а-а! — сказал Лысьев, по пояс погрузившийся в воду, температура которой, даже в самые жаркие дни не поднимается выше семи градусов. — Товарищ мичман, я же здесь без наследства останусь!
— Не ссы, товарищи помогут, — цинично заметил командир катера. —
Лысьев попытался. Но у него ничего не вышло.
— Не получается, товарищ мичман! — крикнул он через борт.
— Распутывай! — кричал ему в ответ товарищ мичман.
— Не получается!...
— Распутывай!...
Некоторое время они так перекрикивались. Потом Лысьев замерз, а командир понял, что в выборе героя несколько ошибся.
— Вылезай, — скомандовал он.
И товарищи выдернули из-за борта дрожащего Лысьева.
Дрожащий Лысьев простучал зубами о своем отношении к воинскому долгу и побежал греться.
Первый катер ждал прилива, второй медленно дрейфовал, наши моряки болтали ногами.
Время тянулось резиновой лентой. Солнце, склоняясь к горизонту, перестало греть. А катера все не было.
Уже успел охрипнуть командир второго катера, согреться и снова вставить в уши лампочки бедняга Лысьев, научиться спать стоя экипаж первого катера, вконец истомиться Зарин и вконец оголодать наши моряки...
Третий катер пришел уже в сумерках. С него, прямо на ходу, попрыгали водолазы и ровно за десять минут освободили винты от шлангов.
Тем дело и кончилось.
И только первый катер пролежал на плите до прилива.
...С нарушением формы одежды...
Давным-давно известно, что чем дальше ты от Флота, тем лучше твое настроение. Тем ярче краски, громче звуки, насыщенней ароматы. Душа твоя втиснутая в обычное время в суровые рамки формы, стянутая широким ремнем и перепоясанная черно-белыми полосками тельника, стучит изнутри, рвется наружу, со звоном раскалывая тонкий хрусталь дисциплины.
И бежишь ты — радостный и бесшабашный, сбив на затылок бескозырку, жонглируя блестящим «дипломатом» и пиная сверкающими хромовыми ботинками ярко-желтые кучи опавших листьев.
ОТПУСК!
Отпуск! Где-то за спиной, на дистанции в пол страны и трех часов полета на самолете остался родной корабль, где-то море. Шумит не смолкая. Где-то воздух наполнен йодистым запахом гниющих водорослей и перекликаются гудками, где-то грызут сухари — единственное спасение от качки и звезды как орехи...
А ты едешь домой! Удалось! Тебе удалось! Вырваться! Из суровых лап нашей флотской организации!
И настроение твое, прорываясь сквозь распахнутые в улыбке зубы, творит такое... в иное время ты и не представлял, что можешь, а тут...
Майор Васильченко офицером был боевым и опытным. На плечах его пушистой шинели топорщились новенькие погоны, а за плечами долгая и безупречная служба в горячих точках и отдаленных гарнизонах. Лицо, с годами приобретшее багрово-красный колер, светилось собственной значимостью, осознанием текущего момента и вообще производило впечатление. В походке сквозила некая монументальность, и чувствовалось, что в роли начальника патруля он попросту неповторим. Два сержанта, послушно топотавшие позади эту монументальность подчеркивали и усиливали.
— Товарищ, ... э-э-э... — на погонах у развалившегося на скамейке моряка было несколько блестящих лычек, но Васильченко где-то слышал, что звания на Флоте отличаются от армейских, — ... моряк, — решился он, наконец. — Предъявите ваши документы.
И протянул руку требовательным жестом.
Старшина первой статьи Петров, мирно ожидающий поезда, который повезет его в родную Пеньковку, поднялся. И принял некое подобие строевой стойки, призванное показать какая именно бездна разделяет его — моряка героического Тихоокеанского флота и какого-то майора — начальника патруля из откровенно сухопутного гарнизона.
— Так, — Васильченко открыл военный билет, мельком глянул на фотографию. — Петров, — прочел он, — Борис Иванович. — Перевернув еще пару листов, майор обнаружил и звание. — Старшина первой статьи. — Ого, вон оно как. С такими званиями язык сломаешь.
Он захлопнул военный билет и вперился взглядом в путевые документы.
— Значит, убываете в краткосрочный отпуск? — спросил он, прочитав.
— Так точно, — подтвердил Петров. — Сроком на десять суток, не считая проезда туда и обратно.
Говорить последнюю фразу Петрову не хотелось, но кто их поймет, «сапогов» этих? Уж лучше изобразить ревнителя уставов, чем провести отпуск на здешней гауптвахте.
— Угу, — сказал Васильченко. И перевел взгляд на самого Петрова.
Паршиво Петров выглядел. С точки зрения сухопутного офицера. Бескозырка на затылке, бушлат распахнут, майка полосатая — тельник — так и светит черно-бело.
— Застегнитесь, — бросил майор сквозь зубы.
Петров, ловко перебирая пальцами, застегнул четыре пуговицы из шести. И даже бескозырку поправил, спрятав рвущийся наружу огненно-рыжий чуб.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал майор Васильченко. — Теперь другое дело.
Теперь Петров был похож на революционных моряков из черно-белых фильмов.
Рука майора с зажатыми в ней документами Петрова двинулась в обратный путь. Черт с ним, ограничимся замечанием, — думал Васильченко. — В отпуск ведь едет моряк.
Глаза Петрова, все краткое время беседы смотревшие куда-то вовнутрь, медленно возвращались в пределы собственных орбит. Его рука поднялась, встречая и приветствуя родные документы, но...