Военные мемуары - Единство 1942-1944. Том 2
Шрифт:
Такая сдержанность отчасти объяснялась тем, что Ассамблея была только консультативным органом, ее не подстегивали требования избирателей, а ее позиции в том или ином вопросе и результаты ее голосования не могли вызвать бурных волнений министерского кризиса. Играло тут также свою роль желание не связывать мне руки, а вместе с тем боязнь обидеть союзников, забота о единодушии. Но главное, это было как бы признанием своей беспомощности. Ассамблея могла выразить те или иные пожелания, но не чувствовала себя способной разрешить вставшие перед нею проблемы, могла затрагивать вопросы политики, но не чувствовала себя в силах проводить определенную политическую линию. Уныние, которое испытывали из-за этого делегаты, вновь охватило их позднее, - горькое, во сто крат возросшее уныние, когда они стали депутатами представительных собраний, обладающих всеми полномочиями, но неспособных осуществить их на деле. Что касается меня, то я улавливал в речах, которые произносились с трибуны, будущие притязания партий, а вместе с тем и их бессилие и предвидел, какая вскоре разыграется драма вокруг французской конституции. "Совещаться можно многим. Действовать надо одному". По этой самой причине все предпочитали только совещаться.
Но пока что благодаря единству, достигнутому в алжирском правительстве, созыву Консультативной ассамблеи, благодаря доверию французского общественного мнения можно было определить в принципе политику в период освобождения. Однако
Тем временем политика оккупантов в отношении режима Виши ускорила его развал. События, происходившие в Северной Африке, ясно показали немцам, что маршал Петен и его правительство не в силах помешать французам повернуться против них при первой же возможности. Видя, что близится великое испытание -высадка союзников, опасаясь того, что может произвести тогда в их тылах вспыхнувшее национальное восстание, нуждаясь во французских ресурсах для своей собственной экономики, которую расшатала война, оккупанты теперь придавали чрезвычайно мало значения так называемому Французскому государству и крепче сжали тиски угнетения. И тогда фикция внутренней автономии, за которую цеплялось правительство Виши, окончательно рассеялась. Во всяком случае, Петен, передавший фактически всю власть Лавалю, уже не мог больше с помпой разыгрывать роль защитника французов, которой он прежде так кичился. Он теперь стушевался, и отказывался вмешиваться в дела "правительства", да, впрочем, оно уже занималось только тем, что применяло меры принуждения или репрессии. В ноябре Петен обнаружил, что ему буквально запрещают выступать по радио. В декабре Лаваль, возвратившись из поездки к фюреру, произвел перемены в кабинете в целях более полного сотрудничества с захватчиками, - в состав своего министерства он ввел Бринона [76] и Дарнана [77] , а затем и Дэа, причем маршал и не подумал воспротивиться этому. Человек, все еще именовавший себя "главой государства", терпел присутствие приставленного к нему немецкого надзирателя в лице Ренте-Финка. Петен дошел до того, что 18 декабря сам написал Гитлеру: "Изменения во французских законах впредь будут согласовываться с немецкими оккупационными властями". Если впоследствии ему все же удавалось публично появляться в Париже, в Руане, в Нанси, в Сент-Этьенне, где люди выражали ему жалость и сочувствие, видя в нем всего лишь незадачливого старика, он не произнес там ни единого слова, в котором слышались бы рыдания над прахом удушенной независимости Франции.
76
Бринон Фернан де (1885-1947), юрист, политолог, в 1909-1939 журналист, политический обозреватель, автор многих очерков относительно политической ситуации в Европе, сторонник франко-немецкого сближения, неоднократно отправлялся в Германию для организации встречи президента Деладье с Адольфом Гитлером, в 1933 автор обширного интервью с Гитлером. Бринон в 1934 выпустил книгу "Франция - Германия, 1918-1934", с 1940 посол Франции в Германии, представитель французского правительства на оккупированных территориях, с 1942 государственный секретарь в правительстве Виши, возглавлял правительственную Комиссию по защите национальных интересов Франции в Германии, сдался в плен, приговорен к смерти как военный и государственный преступник, казнен 15 апреля 1947. Прим. ред.
77
Дарнан Жозеф (1897-1945), французский политический деятель, участник Первой мировой войны, в 1925-1936 член нескольких крайне правых политических военизированных организаций, занимающихся террористической деятельностью, в 1939 мобилизован снова, сторонник перемирия с Германией в 1940, в октябре 1943 принес присягу верности Гитлеру и вступил в СС , бежал в Германию перед самым вступлением союзнических войск в Париж в 1944, арестован как военный преступник, приговорен к смерти, казнен в 1945.
– Прим.ред.
Пусть смехотворная вишистская власть еще пыталась окружить себя некоторым декорумом, пусть тщеславные или бессовестные люди, как Филипп Анрио и Эрольд Паки, истощали свой порочный талант, усердно пытаясь обмануть массы, а газеты изрыгали оскорбления по адресу тех, кто сражался, - весь народ теперь ненавидел вишистский режим и хотел, чтобы он рухнул, как только побегут немцы.
Во Франции широкие массы, разумеется, нисколько не сомневались, какое правительство установится тогда в Париже, и готовились горячо приветствовать его. Но те политики, которые поставили у власти Петена, а теперь боялись, что вместе с его падением придет конец и их карьере, не желали примириться с такой перспективой.
С конца 1943 затевались всяческие интриги, имевшие целью добиться такого положения, чтобы в решающий момент как-нибудь ограничить власть генерала де Голля, а если возможно, то и совсем отстранить его. Маршал тайком сделал распоряжение о том, что если он не в состоянии будет осуществлять свои обязанности, они должны быть возложены на коллегию видных политических деятелей, по-разному относившихся к происходящим событиям. Первый "конституционный акт", которым учреждалась эта нейтральная директория, был передан в надежные руки. Немного времени спустя маршал в другом "конституционном акте", который явно противоречил первому и предназначался для опубликования, уточнял, что если он умрет до провозглашения конституции, каковую он якобы подготовлял, полномочия, полученные им от "Национальной ассамблеи" 1940, возвращаются этой самой ассамблее. Правда, немцы воспротивились распространению этого завещания Петена, хотя для широкой публики оно в сущности не представляло никакого интереса.
Не переставали в это время суетиться и те парламентарии, которые не присоединились ко мне - ни на деле, ни в душе. Они потрясали своими депутатскими мандатами, словно никогда и не изменяли им. Они утверждали, что "Национальная ассамблея", распущенная в июле 1940, по-прежнему является законной, хотя она фактически отреклась от своих полномочий. Они требовали созыва этой ассамблеи, хотя бы для того, чтобы она урегулировала вопрос о правительстве. Анатоль де Монзи, инициатор этой петиции, собрал под ней подписи нескольких сот своих коллег и, когда состояние маршала ухудшилось, потребовал, чтобы он подчинился их замыслу. Но Гитлер, раздраженный этой возней, приказал Риббентропу написать Петену письмо, в котором ему раз и навсегда запрещалось считаться с распущенным в свое время парламентом, ибо "только немецкий вермахт обеспечивает общественный порядок во Франции". Нетерпеливые парламентарии притихли,
Со своей стороны союзники уже не могли больше рассчитывать на то, что Жиро окажется противовесом де Голлю, и искали какой-нибудь новой кандидатуры. Из Франции меня предупредили, что, по мнению союзников, подходящей фигурой являлся президент Лебрен. После решения вишистской ассамблеи, которая лишила Лебрена его полномочий - против чего, кстати сказать, он и не протестовал, - он удалился в Визиль. Нельзя ли как-нибудь, спрашивали себя в Вашингтоне и Лондоне лица, желавшие играть политическими судьбами Франции, - нельзя ли переправить президента Лебрена в Северную Африку? Поскольку он формально не делал заявления об отставке, а его позиция в отношении врага не оставляет желать ничего лучшего, не может ли он, прибыв в Алжир, заявить, что полностью сохранил свои законные права? Тотчас же его признают президентом Французской республики - и сделают это не только союзные державы, но и большая часть французских граждан (по крайней мере на это надеялись), и разве тогда де Голль и его соратники посмеют дать ему отвод? А будучи признан президентом, Лебрен получит право назначать министров, подписывать законы и декреты. Какое утешение после тех неприятностей, какие доставлял Белому дому и Даунинг-стрит генерал де Голль со всей непреклонностью своего первенства! Мне сообщили, что в последние дни августа американские и английские заговорщики решили, что для них наступает благоприятный случай.
Как раз в это время Бадольо, находясь в отчаянном положении, установил тайную связь с англосаксами, желая начать переговоры о капитуляции Италии. Переговоры велись в Лиссабоне, в глубочайшей тайне. Победители имели там полную возможность официально давать побежденным то или иное поручение, а те могли эти поручения выполнить. А ведь Визиль, где поселился Лебрен, находился в итальянской зоне оккупации. Однажды вечером к президенту явились итальянские офицеры, прибывшие из Рима. Ссылаясь на то, что по ходу военных действий район Визиля вскоре окажется в угрожаемом положении и что опасность грозит и самому Альберту Лебрену, они от имени своего правительства предложили экс-президенту переправить его в Италию, где его ждет безопасность и приличная резиденция. Ему давали все необходимые гарантии и надежный эскорт. Известно, что в то самое время, как происходила эта встреча, союзное командование, по согласованию с Бадольо, подготовляло операцию, которая при объявлении перемирия с Италией должна была привести англосаксов в Неаполь, а если возможно, то и в Рим, и, во всяком случае, собрать в том или ином месте короля Виктора-Эммануила [78] , его министров и других видных сановников. По замыслам лиц, державших в своих руках все нити заговора, как только Лебрен оказался бы в Италии, его могли переправить в любое желательное для них место. Но, как мне говорили, президент категорически отказался от сделанных ему предложений. Возможно, что он не угадал истинной цели, а скорее всего угадал, но не захотел содействовать таким планам. Он ответил итальянцам: "Ваша страна находится в состоянии войны с моей страной. Для меня вы враги. Вы можете увезти меня силой. Но по своей воле я за вами не последую". Посланцы ретировались. А немного времени спустя Гитлер, обеспокоенный и крайне раздосадованный "французскими историями", приказал гестапо арестовать президента Лебрена. Его увезли в Германию, и ему пришлось пробыть там целый год.
78
Виктор Эммануил III (1869-1947), в 1900-1946 король Италии, сын Умберто I, в 1887 поступил на армейскую службу, после убийства отца 29 июля 1900 вступил на престол, в ходе майского кризиса 1915 санкционировал вступление страны в Первую мировую войну, в 1922 поручил формирование кабинета Муссолини, поддержал заключение в 1929 Латеранских соглашений с Ватиканом, в 1935-1936 вел войну с Эфиопией, в 1936-1939 одобрил интервенцию в Испанию, в 1939 началась война с Албанией, 11 июня 1940 король объявил войну Франции и Великобритании, а 13 октября 1943 под давлением союзников - Германии; 5 июня 1944 передал власть наследному принцу Умберто, а 9 мая 1946 отрекся от престола и эмигрировал в Египет. Прим. ред.
Должен сказать, что эти "комбинации", изобретаемые для того, чтобы избежать неизбежного, производили на меня впечатление какой-то игры китайских теней. Ведь эти интриги плелись в обстановке страшной действительности военных лет! Я просто диву давался, какой живучестью обладает интриганство. Оно меня мало беспокоило. Куда больше я думал о судьбе Сопротивления во Франции. Как раз в тот период погибли руководители движения, а тогда пошатнулась и его структура, нарушилась его ориентация.
Девятого июня, через несколько дней после моего прибытия в Алжир, был арестован в Париже генерал Делестрэн - выбыл из строя командующий тайной армией; это могло повлечь за собой дезорганизацию военизированных групп - и как раз в тот момент, когда Делестрэн уже начал их объединять. Поэтому Жан Мулэн счел своим долгом созвать представителей различных групп, для того чтобы урегулировать с ними насущные вопросы. Делегатов созвали на двадцать первое июня. Но в этот самый день Жан Мулэн и все окружавшие его попали в лапы гестаповцев, производивших облаву и странным образом осведомленных о времени и месте собрания и лицах, которых можно было там захватить. Несколько недель спустя Мулэн умер под пытками.
Гибель Жана Мулэна имела тяжелые последствия. Он был воплощением того дела, которому служил, такие люди незаменимы. Уже одно то, что его больше не было в живых, вызвало глубокое расстройство в работе ряда служб - связи, транспорта, информации и других, которыми он руководил лично. А ведь именно эти службы обеспечивали целостность движения. Но главное - гибель его главы должна была иметь политические последствия и породить значительные трудности для Сопротивления.
Нельзя сказать, что это событие повлияло на настроение бойцов. В большинстве своем они не знали, какие именно организации занимаются подготовкой их действий в целом, да и имена людей, входивших в эти организации, чаще всего оставались для них неизвестными. Морально участники борьбы связывали себя с де Голлем, а практически в условиях жизни в маки осуществление саботажа, диверсий, переправка оружия, передача сведений и вообще все выступления проходили в небольших масштабах, и бойцы подчинялись в этих операциях только начальникам своих отрядов. Но в отношении планов действий местных комитетов освобождения, пропаганды и лозунгов дело обстояло сложнее. В разгар битвы политические элементы согласились отвлечься от своего честолюбия, но не собирались отказаться от него совсем. Близился уже конец испытанию, и они предвидели возможность встать у власти. Мулэн, мой представитель, непосредственно опиравший на меня, по своим высоким личным качествам мог бы объединять и сдерживать политиков. С его смертью некоторые из них проявили склонность проводить свою собственную линию. Это, прежде всего, заметно было у коммунистов. Они стремились достигнуть фактического преобладания, а кроме того, придать ему характер высшего органа, теоретически связанного с моим правительством, но имеющего право действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Тогда им было бы возможно использовать Совет в своих целях и проводить под его флагом такие действия, поставить в местные органы таких людей, сформулировать такую программу и, может быть, учредить такие власти, что в буре Освобождения они могли бы оказаться хозяевами положения.