Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946

де Голль Шарль

Вокруг Раванеля образовался своего рода «совет народных комиссаров» из командиров вооруженных подразделений. Члены этого «совета» настаивали на проведении чисток своими [19] силами, при этом жандармерия и республиканская гвардия содержались в отдаленных казармах без увольнений. Нужно отметить, что начальник штаба полковник Нотенже, офицер с большим опытом, старался противостоять злоупотреблениям, царившим в административной неразберихе. Но это ему не всегда удавалось. К тому же, в регионе формировалась испанская «дивизия», которая во всеуслышанье провозгласила своей целью марш на Барселону. Ну и, наконец, английский подполковник, известный как «полковник Илер» и в свое время внедренный в подразделения маки, дислоцированные в районе Жер, британскими спецслужбами, имел в своем распоряжении несколько военных групп, которые подчинялись только приказам из Лондона.

Утром 17-го числа с рассчитанной торжественностью

я произвел смотр всех частей. Я надеялся, что мое непосредственное общение с партизанами пробудит в каждом из них солдатский дух послушания и дисциплины, обладать которым они стремились. Во время смотра я понял, что преуспел и понемногу достиг понимания. Затем все части под командованием полковника Раванеля прошли передо мной парадом. Зрелище было красочным. Впереди, со штыками наперевес, шел русский батальон, сформированный из бывших власовцев, которые служили вначале у немцев, но вовремя дезертировали и присоединились к Сопротивлению. Затем прошли испанцы под командованием своих генералов, и потом уже части Французских внутренних сил. Вид их самодельных знамен и вымпелов, стремление выдерживать армейское разделение на взводы, роты и батальоны, старание придать своей одежде вид военной формы, а главное, походка, взгляды, слезы людей, марширующих передо мной, показывали, насколько эффективен и полон достоинств военный устав. На мой взгляд, этот парад явился, как и всюду, отражением настроения народа.

Подобные впечатления я вынес и из встречи накануне в префектуре и ратуше с чиновниками и видными политическими деятелями, в первом ряду которых держался доблестный архиепископ монсеньор Сальеж. Те же настроения уловил я в ликующей толпе, собравшейся послушать мою речь на площади Капитоль или встречающей меня овациями, стоя по обеим сторонам улиц. Конечно, я отнюдь не обольщался по поводу того, что это единение само по себе способно обеспечить общественный порядок, но, по меньшей мере, я мог рассчитывать, [20] что оно воспрепятствует как диктатуре некоторых лиц, так и всеобщей анархии.

Прежде чем покинуть Тулузу, я перевел жандармерию с казарменного положения в нормальный режим работы, что позволило этим храбрецам вернуться к принципам довоенной службы. Я решил назначить вызванного из Марокко генерала Колле{17} командующим военным округом. Я сообщил испанским командирам, что французское правительство не забудет их заслуг и заслуг их подчиненных в партизанской борьбе и в деле освобождения Франции, но доступ к границе в Пиренеях им запрещен. Впрочем, по моему приказу командование 1-й амии направило крупное войсковое соединение в район между Тарбом и Перпиньяном, чтобы обеспечить порядок и перекрыть пограничные проходы через Пиренеи. Что же касается «полковника Илера», то он был отправлен в Лион, а оттуда в Англию.

В Бордо я прибыл 17 сентября. Обстановка в городе была напряженной. Из города немцы ушли, но оставались их разрозненные подразделения неподалеку, в районе Руайяна и на мысе Грав. Таким образом, они перекрывали доступ к порту, а угроза их возвращения в город была вполне реальной. Внутренние силы Бордо и прилегающих районов под командованием полковника Адлина вели бои с противником на обоих берегах Жиронды. Полковник Дрюий, командующий военным округом, делал все возможное для обеспечения их вооружением, кадрами и живой силой. По правде говоря, немецкий адмирал Мейер, эвакуировав свои войска из Бордо и окрестностей и заняв заранее подготовленные позиции на Атлантическом побережье, дал понять, что он хочет сдаться. Переговоры по этому поводу продолжались еще в момент моего прибытия. Но вскоре стало ясно, что речь идет о военной хитрости, позволяющей врагу отступить без потерь. Немцы располагали значительным вооружением и ресурсом живой силой, а у наших внутренних частей не хватало ни четкой организованности, ни оружия для ведения серьезных боев. Поэтому у жителей Бордо радость свободы смешивалась с чувством страха потерять ее и подвергнуться новому [21] наступлению сил противника. К тому же у горожан накопилось немало горечи за время оккупации, которая была тем более жесткой, что мэр города Марке был отъявленным коллаборационистом. В такой неспокойной обстановке действовали и различные вооруженные группы, отказывающиеся подчиниться официальным властям.

Как и везде, я постарался укрепить здесь структуру местной власти и ее авторитет. Комиссар республики Гастон Кюзен, здравомыслящий и хладнокровный человек, представил мне в префектуре группу должностных лиц, офицеров и делегатов от различных движений, во главе которой был архиепископ монсеньор Фельтен{18}. Я обратился с речью к жителям Бордо с того же балкона, с которого в 1870 выступил перед смущенной толпой Гамбетта{19}. После посещения ратуши, где меня ждал новый мэр Фернан Одгий, я проехал по кварталам города, а на бульваре Де л'Энтанданс я произвел инспекцию тем

частям внутренних сил, которые еще оставались в городе. Почти все они произвели на меня благоприятное впечатление, что я и отметил в своем обращении к ним.

Некоторым командирам, не выполняющим приказы, я тут же предложил выбор: или безоговорочно подчиниться командующему военным округом, или отправиться в тюрьму. Все выбрали первое. Я покидал Бордо, надеясь, что ситуация здесь будет улучшаться.

Я направился в город Сент проверить, как обстоят дела в войсках полковника Адлина. Провинция Ла Сентонж, где флаги освобождения виднелись в окнах всех домов, жила в состоянии тревоги. Дело в том, что немцы занимали, с одной стороны, Руайан и остров Олерон, а с другой — Ла-Рошель и Ре. Под прикрытием мощных оборонительных сооружений они готовились к наступлению крупных сил союзников. Действия [22] генерала Шеванс-Бертена{20}, которому было поручено в неразберихе первых дней после освобождения координировать, по мере возможности, операции наших внутренних сил на юго-западе страны, вынудили адмирала Ширлитца, командовавшего центром сопротивления Ла-Рошели, оставить Рошфор. Но проходили дни, а перед немцами были только наши партизанские войска, полностью лишенные тяжелого вооружения, артиллерии, танков, самолетов. В любой момент противник мог перейти в наступление. Наши внутренние части, представляющие из себя все те же плохо организованные партизанские отряды, подтягивались из Жиронды, из обеих Шарант{21}, Вьенны, Дордони и т. д. Они горели желанием сражаться, но были лишены практически всего необходимого для боевых действий на фронте. К тому же, не имея ни тыловых служб, ни припасов, они находились на полном самообеспечении. Следствием чего были частые беспорядки, а также злоупотребления, которые позволяли себе те или иные командиры, превышающие свои полномочия. Наконец, в общий хаос вносило свою лепту вмешательство «Комак» и его агентов. Жан Шюлер, комиссар республики в районе Пуатье, префект Водрей и мэры сталкивались с многочисленными трудностями.

Полковник Адлин старался прекратить смуту. На линии боевых действий в районе «мешков» у Руайана и Ла-Рошели он устанавливал посты, дислоцировал, по возможности, соединения регулярных частей и старался организовать их снабжение. После снабжения этих соединений необходимым вооружением и формирования из них единого ударного кулака было бы можно планировать наступление.

В Сенте я произвел смотр нескольким тысячам человек, плохо вооруженным, но полным боевого задора. Парад вышел впечатляющим. Затем я собрал вокруг себя разномастных офицеров, большинство из которых носили самолично присвоенные звания. Но все они справедливо гордились тем, что были добровольцами. Они волновались, видя, что среди [23] них де Голль, который, в свою очередь, скрывал под напускной маской спокойствия свое волнение. Я сказал этим людям то, что должен был сказать. Я покидал их полный решимости добиться того, чтобы бои на Атлантическом побережье закончились победой французского оружия.

Орлеан стал последним этапом моей поездки. У меня щемило сердце при виде разрушений в городе. Комиссар республики Андре Марс изложил мне свои проблемы, которые он решал смело и с полным спокойствием. Впрочем, в его регионе, несмотря на все испытания, не было особых беспорядков. По контрасту с ситуацией на Гаронне настроения жителей прибрежных департаментов Луары казались весьма сдержанными. Следует отметить, что полковники Бертран и Шомель, командовавшие внутренними силами в районах Бос, Берри и Турень, сформировали регулярные батальоны и привели их к блестящим победам над немецкими войсками, отступающими на юг от Луары. И сразу же партизаны, освоившие воинскую дисциплину и испытывавшие гордость после этих боев, стали опорой порядка. В Бриси при виде прекрасного отряда, выстроившегося передо мной, я с грустью думал, какими могли бы быть силы Сопротивления, если бы правительство Виши не запретило кадровым военным возглавить эту зарождающуюся армию. Вечером 18 сентября я вернулся в столицу.

25 сентября, проведя два дня в 1-й армии, я отправился в Нанси, только что освобожденный войсками генерала Паттона. В Лотарингии захватчик всегда считался врагом, поэтому здесь не возникло ни одной политической проблемы. Общественному порядку ничто не угрожало, сознание гражданского долга было здесь совершенно естественным чувством. В этот день, слыша приветственные возгласы толпы на улицах де Мирекур, де Страсбур, Сен-Дизье, Сен-Жорж и де Доминикен, по которым я въехал в столицу Лотарингии, затем на площади Станислас, где я выступил с балкона ратуши, оценив выступления комиссара республики Шайе-Бера и мэра Пруве, получив послания ряда делегаций, видя настроения 2000 партизан, прошедших передо мной под командованием полковника Гранваля, я укрепился в мысли, что эта опустошенная провинция, часть которой все еще находилась в руках немцев, хранит веру в великое будущее Франции.