Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Только не будем слушать сплетни европейских и европеизированных обывателей, послушаем лучше мнение специалистов.
«Русские в настоящее время оказываются более или менее гомогенным в антропологическом отношении народом, генетически связанным с северо-западным славянским населением и впитавшим в себя черты местного финно-угорского субстрата», — так пишет Т. А. Алексеева в своей работе «Этногенез восточных славян по данным антропологии» (М., изд. МГУ, 1973. С. 273), подчеркивая, как видим, однородность русского народа, а отнюдь не его с м е ш а н н о с т ь. О «гомогенности русского населения» пишет и наш крупнейший
Получается, что если и есть у русских какая примесь, то финская, а не «татарская». Известный историк-русофоб М. Н. Покровский утверждал даже, что в жилах «так называемого великорусского народа» течет восемьдесят процентов финской крови. Точные антропологические данные свидетельствуют о том, что этот любимец Ленина хватил через край, но, если мы возьмем на вооружение метод Т. Маде и начнем списывать наши пороки на «примесь», то они окажутся финского, а не монгольского происхождения, и тогда в сколько большей степени они должны быть характерны для чистых финнов, какими являются эстонцы?
Да и откуда ей было взяться у нас, этой пресловутой монгольской примеси? Это ведь только Т. Маде по невежеству воображает, будто во времена «татаро-монгольского ига» вся территория России была оккупирована и что хан Кучум в XVI веке владел всей Сибирью. Монголы в XIII веке прошли по Руси как смерч, но сколько же их было? Этот вопрос рассматривает В. Чивилихин в романе-эссе с напугавшим теперь весь мир названием «Память» (Роман-газета. 1982. № 16. С. 61—63). Он ставит под сомнение цифру 300 000, названную С. М. Соловьевым, противопоставляя ей другую — 25 000, которую указывал известный ориенталист Н. И. Веселовский, исходя из того, что «на курултае в Монголии в 1229 году было решено послать тридцатитысячную армию для завоевания страны к северу от Каспийского и Черного морей». Чивилихин допускает, что эта армия по дороге могла обрасти союзниками и достичь 150—200 тысяч, но все равно этой массы было недостаточно для того, чтобы необратимо изменить антропологический тип русского народа.
Заклеймив русских за выдуманные им же самим особенности их психического склада и за расовую нечистоту, Т. Маде переходит к делам сегодняшним. Его почему-то возмущает, что на Съезде народных депутатов Казахстан был представлен 40 казахами и 27 русскими. Должен признаться, мне это тоже кажется несправедливым, но если для Маде 27 русских в этом случае слишком много, то для меня — слишком мало. Вот если бы на 42 русских приходилось 32 казаха, то такое соотношение более точно отражало бы нынешний этнический состав Казахской ССР. И уже совсем странными выглядят сетования Т. Маде на то, что в делегациях, которые «представляли такие народности, как карелы, буряты и т. д., преобладали русские». К сожалению, у нас практикуется представительство не от «народностей», а от территорий, а территориально-административные границы давно уже не совпадают с этническими, и если в Бурятской АССР буряты составляют всего 22 процента, и карелы в Карельской АССР — лишь 11,8 процента, то кто же, спрашивается, должен представлять эти территории?
Т. Маде жалуется, что даже с интеллигентных русских, как только речь заходит о выходе Эстонии из советской империи, «интеллигентность и взаимопонимание как ветром сдуваются». Я не знаю, с какими русскими он разговаривал, может быть, с Яровым или с Коганом, но у меня лично, хотя я и русский, при разговоре об отделении Эстонии почему-то не возникает мысль, что у меня отнимают лакомый кусок и я не буду задавать эстонцам идиотского вопроса, зачем они этого хотят, — ну хотят, и пусть отделяются: это их дело, а не мое, иначе все разговоры о праве наций на самоопределение — пустая болтовня и демагогия. Только я на месте Т. Маде не решал бы с такой легкостью проблему 300—400 тысяч русских, ныне живущих в Эстонии, и не ставил бы нам в пример Гитлера, отозвавшего в 1939 году в Германию эстонских немцев. Гитлер хитрил, он знал, что потом все равно заберет всю Прибалтику, да и не хотел, чтобы свои оказались в зоне военных действий.
Представляет ли себе Т. Маде, каково людям сниматься с насиженных мест? А он уже и место им подобрал: пускай, дескать, едут в деревни. Этакий эстонский Пол Пот выискался! А если люди никогда не работали в сельском хозяйстве и не приспособлены к этому труду или вообще нетрудоспособны — их куда девать? Оставить их на месте, но с «совещательным голосом»? Этот план уже вызвал забастовки в Эстонии, и даже комментатор шведской газеты «Дагенс нюхетер» Харри Шайн и тот вчуже возмутился такой дискриминацией. А не задумывался ли Т. Маде над такой возможностью, что при отделении Эстонии от СССР на компактно заселенном русскими северо-востоке Эстонии образуется нечто вроде местного Ольстера, который в свою очередь отделится от Эстонии?
Тийт Маде подвизается в Таллинне в Институте усовершенствования учителей. Я представляю себе, как он их «совершенствует» и чему они потом будут учить детей.
А. И. Солженицын писал в «Одном дне Ивана Денисовича», что среди эстонцев плохих людей не встречал. Приходится констатировать, что Александру Исаевичу просто повезло: ему не встретились ни Т. Маде, ни А. Валтон, ни Наста Пино.