Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Встреча произошла в малоприметном загородном особнячке, километрах в пяти от Горска. Собственно, в сам особняк Тамаров даже не заходил, человек, к которому он приехал, встретил его у калитки, а потом они бродили по зимнему саду. Но это было потом, а самое интересное произошло как раз у калитки, в момент встречи. Тамаров приехал поздно вечером и в темноте не сразу разглядел стоявшего на дороге человека, в штатском. Но когда они подошли к калитке, рядом с которой светил старенький фонарь. Тамаров не поверил своим глазам: перед ним стоял и озорно улыбался… Полосатый. Вот это был сюрприз! Действительно «взбадривающий»!
— Ну что, заинтриговал я вас тогда, в Горске?.. Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон! Всякое в нашей службе бывает…
Тамаров
Между тем, говоря объективно, Тамарову обвинять себя было не в чем. О деятельности чекиста был осведомлен очень узкий круг людей. Не был знаком с ним и капитан Орлов; хотя он, конечно, понимал, что органы безопасности ведут работу по раскрытию банды Огульского, но, кто именно подключен к этой работе, ему стало известно лишь на следующий день после прибытия Тамарова на заставу. Рассказ Тамарова о встрече в Горске вызвал и у него подозрение, поэтому он немедленно проинформировал о Полосатом начальника комендатуры и получил соответствующее разъяснение. С этого момента Полосатый стал для капитана Орлова тем, кем он был на самом деле — капитаном госбезопасности Петром Ищенко, но для остальных на заставе, в том числе и для Тамарова, он должен был до поры до времени оставаться Полосатым. Этого требовала обстановка, но это и создавало определенные трудности в службе. С одной стороны, необходимо было сделать все возможное, чтобы помочь чекисту выполнить важное задание, а с другой — именно падавшее на него подозрение осложняло ситуацию, в которой он действовал, могло ему помешать. Вот почему встреча Тамарова с Ищенко очень обрадовала капитана Орлова. Необходимость скрывать от своего нового заместителя правду о Полосатом все эти дни угнетала его, вносила в их в общем-то по-доброму складывавшиеся отношения элемент неискренности, недоговоренности, а это не лучшим образом отражалось на порученном им обоим деле.
…Они шли по протоптанной в снегу дорожке небольшого дачного участка, окруженного высоким плотным забором. Ищенко некоторое время молчал, видимо не зная, с чего начать разговор, а Тамаров, понимая, какую роль играет этот человек в дальнейшей судьбе его жены, не решался его о чем-то просить, справедливо полагая, что сама эта встреча потому и состоялась, что его жена оказалась в плену у бандитов, к которым должен был пойти Ищенко.
Наконец, достав сигарету и закурив, Ищенко тихо сказал:
— Расскажите о вашей жене. Мне необходимо знать о ней все…
Слушая рассказ Тамарова, Ищенко иногда задавал уточняющие вопросы, которые чаще всего касались характера Галки, ее чисто человеческих качеств, проще говоря, он пытался выяснить ее сильные и слабые стороны. Когда Тамаров закончил свой рассказ, Ищенко прямо спросил:
— Вы ничего от меня не скрыли, не опустили каких-то важных деталей?
— Нет, — ответил Тамаров, — я сказал все. Я ведь понимаю…
Ищенко молча кивнул, потом, пройдя несколько шагов, остановился и взял Тамарова под руку.
— Ничего вам не обещаю, лейтенант. Но я постараюсь..
Провожая Тамарова до калитки, Ищенко напомнил ему о встрече в Горске и в конце заметил:
— А жена у вас красивая.
— Вы ей тоже понравились. Я на вас все телегу катил, а она защищала: такой милый, вежливый…
— Ну, теперь-то она обо мне наверняка другого мнения. Теперь я для нее, как и для вас до сегодняшнего вечера, враг, полосатый зверь… «Полосатый»… — Ищенко улыбнулся и распахнул калитку. — Ладно, разберемся на месте…
Они стояли под тем же тускло светившим стареньким фонарем. Было тихо, так тихо, что, казалось, в целом мире их сейчас только двое.
Ищенко загасил
— Не грустите, лейтенант! Пожелайте мне лучше ни пуха ни пера, а я от всей души пошлю вас к черту! — Засмеялся, крепко пожал Тамарову руку и быстро зашагал к особняку. Калитку он почему-то не закрыл, и Тамаров хорошо видел, как он поднялся на крыльцо, сбил с бурок снег, оглянулся на сад и скрылся за дверью. Вскоре на втором этаже зажегся свет. Тамаров понимал, что на этом его свидание с Ищенко кончилось, но где-то в глубине души, испытывая чувство неудовлетворенности от переполнявших его невысказанности и недоговоренности, надеялся на чудо. Ему казалось, что такое же чувство испытывает и Ищенко, что он сейчас передумает и вернется, чтобы продолжить разговор. И потому вглядывался в освещенные окна, пытался проникнуть за плотно задвинутые занавески. И только когда кто-то из охраны особняка закрыл калитку, медленно побрел к стоявшей за углом улицы машине.
А Ищенко, поднявшись к себе, сразу же стал разбирать постель. Встреча с Тамаровым конечно же не прошла для него бесследно, и чувство неудовлетворенности он тоже испытывал, но старался не придавать ему особого значения. Он знал, что завтра будет трудный день, перед которым надо хорошо выспаться…
В сущности оба они, и Тамаров, и Ищенко, не были до конца довольны беседой, потому что не были, да и не могли быть до конца откровенными. Ищенко, жалея Тамарова, не решился ему сказать, что освобождение его жены — не самое главное в операции, которую ему предстояло выполнить, что главное в ней — выяснить местонахождение банды Огульского и узнать, какой объект она избрала для нападения. Нет, он не обманывал Тамарова, когда обещал ему помочь в его неутешном горе, но сможет ли он освободить Галку, станет ли вообще ее освобождать — этого он обещать не мог, все должна была решить обстановка, ситуация на месте. Рисковать ради спасения его жены целью операции он просто не имел права. Тамаров же ждал от него этого обещания, без которого их встреча теряла всякий смысл, но сказать ему об этом прямо постеснялся, наступил себе, что называется, на горло, хотя скрыть своих душевных переживаний, естественно, не сумел. Ищенко это понял, без труда уловил, когда Тамаров рассказывал ему подробно о своей жене, и особенно почувствовал его переживания потом, когда они прощались, пожимая друг другу руки: рука Тамарова заметно дрожала…
Всю обратную дорогу до заставы Тамаров терзался сомнениями. Ему, с одной стороны, было досадно при мысли о том, что он не решился в разговоре с Ищенко на откровенность, не стал его по-человечески просить о помощи, а с другой, — вспоминая всю встречу, ругал себя за то, что не смог скрыть своего волнения, выглядел на фоне Ищенко безусым мальчишкой. Но он ошибался и в том и в другом, терзал себя напрасно. Ищенко оценил его стойкость и волю по достоинству. Он так и сказал начальству: «Выдержка у парня железная. Очень хочется ему помочь». Начальство, однако, отдав должное Тамарову, отступать от прежней установки не стало и ответило: «Только после выполнения основного задания и при благоприятной обстановке».
Тамаров вернулся на заставу поздно, думал, что уже не застанет капитана Орлова, но тот его ждал.
— Ну, как вам «ваш старый знакомый»? Произвел впечатление?
— Куда большее, чем тогда, в Горске, — с усталой улыбкой ответил Тамаров, потом, помолчав, добавил: — Как бы я хотел завтра быть рядом с ним…
— Понимаю, но это исключено. Будем надеяться на его опыт.
Тамаров хотел сказать, что одного опыта для такой сложной и опасной операции мало, что Ищенко надо помочь и что помощь эта ему понадобилась бы с первых его шагов навстречу банде, но сказать не решился, потому что не хотел выдать, обнажить подавлявшую все остальное, бившую в виски мысль о спасении Галки, тогда как именно «все остальное» и было главным в задании Ищенко. Он понял это еще при разговоре на даче, правильно оценил ситуацию, но согласиться с объективными доводами не мог, не было сил…