Военные приключения. Выпуск 2

Лубченков Юрий Николаевич

— А что шведы потеряли в бою? — поинтересовался Петр. — Не зря ли мы вчера порох жгли да снег на поляне месили?

— Выбили мы у неприятеля пять с половиной тысяч солдат… Полторы тысячи насмерть, остальных ранили.

— А каковы наши потери? — спросил царь у Голоты, пришедшего вместе с Меншиковым.

— Тысяча сто убиты, две тысячи восемьсот ранены.

Петр улыбнулся, примял табак в трубке.

— А что с обозом, Алексашка? Оставил ли генерал нам что-нибудь на обратный путь?

— Оставил, мин херц. Две тысячи телег не успел огню и разорению предать… Стоят себе целехоньки да полнехоньки. Одним словом, полная победа!

— А коли так, други мои верные, забудем о генерале, — сказал царь, подвигая к себе карту. — Оставили мы короля без подмоги и припасов, отняли у него надежду сытно переждать зиму в удобном для сего месте. Придется ему теперь крепко призадуматься, стоит ли двигаться на Москву с пустым брюхом и недостатком пороха. Что бы ты предпринял на его месте, полковник? — глянул Петр на Голоту.

— Подался на Украину, государь. К Чернигову иль Полтаве. Места те изобилуют зерном и живностью, на зимних квартирах можно разместить всю армию и спокойно ждать подмоги людьми и воинским припасом.

— А что сделал бы на месте короля ты, Алексашка?

— Двинулся на Украину… И залег бы в Полтаве, как медведь в берлоге. А за зиму связался бы с Турцией и Крымом, своими союзниками. Может, султан или хан помогли бы янычарами да нукерами. И Польша под боком, а через нее прямая связь со шведскими войсками в Курляндии и Померании. Один путь у Карлуши, мин херц, — только на Украйну, — уверенно закончил Меншиков.

Царь уперся взглядом в карту, поднялся над столом.

— То же мыслю и я. А потому нет у нас времени почивать на лаврах. Не покой и отдых должен получить король на Украйне, а жестокий отпор и свою погибель. И начало сему уже положено здесь, у Лесной. Какие бы великие баталии и славные виктории ни поджидали нас впереди, ни одна из них не будет важней и блистательней этой. Лесная — мать наших грядущих побед, а они — лишь младенцы, рожденные ею…

…Несколько дней назад отгремела славная Полтавская баталия. Тысячи незваных северных пришельцев легли навсегда в украинскую землю, тысячи оказались в плену, однако немало врагов, избежавших смерти или плена, спешили сейчас покинуть пределы негостеприимной для них Украины.

Две казачьи сотни под командованием полкового есаула Ивана Недоли преследовали один из направляющихся к югу шведских конных отрядов. Опасаясь населенных пунктов, занятых крупными русскими силами, противник огибал стороной обжитые человеком места, все дальше углубляясь в дикую степь. Держась от шведов на расстоянии половины дневного перехода, неотступно следовали за ними казаки.

На третьи сутки погони сотник Цыбуля, слышавший за это время от Недоли лишь несколько коротких приказов, не выдержал.

— Пан есаул, не переводим ли мы попусту времечко, любуясь задами вражьих кобыл? Вели — и мои казаченьки немедля перебьют беглецов до единого.

Недоля, скакавший рядом с Цыбулей, даже не повернул в его сторону головы. Он без сотника отлично знал, что одно его слово — и с беглецами будет покончено. Правда, шведов около шестисот, а в двух поредевших после Полтавы сотнях не наберется и четырехсот казаков. И все-таки преимущество было на стороне преследователей. Во-первых, среди шведов находилось изрядное число раненых, во-вторых, уже в сражении под Полтавой противник испытывал крайнюю нехватку в порохе, и сейчас беглецы могли ответить одним выстрелом на десять казачьих. Это не говоря о том, что казаки шли с заводными лошадьми и в бой вступили бы на свежих скакунах. Есаул без труда мог представить возможную схватку с беглецами: охват шведов с разных сторон, ураганный ружейный огонь и сокрушительная сабельная атака. И Цыбуля прав — ни одному из врагов не посчастливилось бы спастись от пули или клинка… Все так и случилось бы еще в первый день погони, если бы есаулу нужны были шведские трупы. Однако ему из всех беглецов нужен был лишь один, причем обязательно живым: есаул обещал доставить его пленником батьке Голоте, а тот, в свою очередь, самому царю Петру.

— Наскучило смотреть на неприятельских коней? — спросил Иван. — Что ж, неволить не стану. Эти места добре знаешь?

— Сотник Цыбуля по всей Украйне из конца в конец проскачет с завязанными очами и ни разу не собьется с дороги.

— Возьмешь курень и пойдешь впереди шведов. Сейчас они направляются к роднику в Волчьей балке — завалишь его навозом и падалью. Завтра точно так же поступишь с ключами в Гнилом урочище. А у колодца при Старом ските жди меня…

Сотник в точности выполнил приказ полкового есаула, и в указанное время встретил Недолю у развалин Старого скита.

— Будем брать вражин голыми руками? — поинтересовался Цыбуля. — У них теперь что люди, что кони — все полудохлые.

— Будем, сотник. Только поначалу нацепи на саблю белую тряпку и пригласи ко мне шведского командира для разговора.

Командиром отряда оказался пожилой полковник, сносно говоривший по-русски и выучивший за время пребывания под Полтавой несколько десятков украинских слов.

— Не вижу смысла в нашей встрече, господин есаул, — холодно заметил полковник после обмена приветствиями. — Если надеетесь на мою сдачу в плен, то ошибаетесь: я мог сделать это еще на поле под Полтавой, а не на полпути к турецким владениям.

— Вы сегодня от них так далеки, как и будучи под стенами Полтавы. Согласитесь, что жизнь и смерть ваших солдат полностью в моих руках. Причем мне не обязательно вступать с ними в бой, поскольку их победит мой надежный и могучий союзник — жажда.

— Вы хотели сообщить мне только это?

— Нет. Вы, шведы, храбрые солдаты, и я уважаю вас. Согласен не мешать вам возвратиться на родину, однако в обмен за это вы отдадите мне одного человека. Бывшего бригадира русской службы Мюленфельса, изменившего присяге и царю Петру.

— Господин Мюленфельс находится под защитой короля Карла. Я не выдам его.

— Я сказал все, пан полковник. Выбирайте, кто вам дороже: Мюленфельс или шестьсот ваших солдат. Если через полчаса я не получу Мюленфельса, прикажу засыпать падалью и этот источник воды. И так будет до тех пор, покуда не погибнет от жажды последний ваш соотечественник. Их смерть будет на вашей совести, пан полковник.