Военные приключения
Шрифт:
Когда после обстоятельных расспросов выяснилось, что никаких Биберштейнов мичман не знает, посол, не без издевки над собой и не щадя профессионального самолюбия Щербачева, с каким-то смакующим самобичеванием заговорил, расхаживая по кабинету:
— Конспираторы! Дипломаты! Да нас выдрать надо за эту историю! Мы тут подыскиваем театральную тетушку для русского офицера, приехавшего с давно ожидаемой директивой, а нам… нам уже присылают расписку, что знают не хуже нас о том, что пакет доставлен по назначению и об этом известно на истамбульском базаре. Одновременно уведомляют, что наш офицер находится в родстве с германским послом, о чем никто из нас не подозревал, и что они берут его под свое покровительство с момента появления на Босфоре! Как это говорят у нас в России, — обмишурились? Да, дорогой Николай Петрович, мы с вами обмишурились!
Действительно, до чего глупо! Вместо солидного багажа — чемоданчик, вместо вида юноши, вырвавшегося в отпуск, чтобы порезвиться у богатого и сановного дядюшки, — эта выправка; отказ от осмотра чемоданчика; это именное laisser-passez, которое выдали турки в Одессе, одновременно послав депешу в Истамбул!
— Ведь нас даже не предупредили из министерства… — начал оправдываться Щербачев.
— Оставим это, — перебил его посол. — Игра начата. Следующий ход делаем мы. Прикажите послать сюда нашего почтенного архивариуса.
Через несколько минут в кабинете стоял худой старик в пенсне на черной ленточке, поверх которого он по очереди смотрел на собеседников, наклонив голову так, будто собирался их боднуть.
Об ученом, но скромном архивариусе в этом мире конденсированного тщеславия и честолюбия, каким было не только одно русское посольство, вспоминали лишь тогда, когда даже умный и опытный посол Зиновьев становился в тупик…
Спустя два часа старик не без скрытого довольства от успешных розысков докладывал:
— Изволите ли видеть, в Германии, в Швабии, а если говорить точнее, на землях Бадена, существует несколько ветвей древнего рыцарского дома Биберштейнов. Обнищавшие ветви, наряду с традиционной военной службой, занялись науками, и из Штутгартского университета вышло несколько ученых, дальнейшая судьба которых связана со службой в России. Еще в 1798 году блаженной памяти император Павел I по ходатайству графа Каховского из Ясс разрешил принять на службу Фридриха фон Биберштейна в качестве офицера; в последующем тот сделал такие успехи в ботанике, что Александр Благословенный пожаловал ему 5000 десятин в окрестностях Мерефы за труды в области организации российского виноградарства и шелководства. Умер он в 1826 году и по сей день его останки…
Остановив докладчика движением холеной руки, посол поднял любопытствующий взгляд на Немитца. Недоуменное выражение лица последнего отвечало на безгласный вопрос его высокопревосходительства.
— В первый раз слышу… Но, простите, какое отношение имеет ко мне этот Маршалл фон Биберштейн?
Разрешительный жест посла в сторону архивариуса дал возможность мичману узнать кое-что более интересное.
— Наряду с ветвью Маршалл фон Биберштейнов существует боковая ветвь Немитц фон Биберштейнов из тех же прирейнских княжеств. Мне пока не удалось проследить, когда Немитцы переселились в Россию. Сведения о них скуднее, чем о роде Маршаллов, но я, с вашего позволения, продолжу…
— Благодарю вас, — сказал посол. — Я вполне удовлетворен. Вот разве молодой человек захочет подробнее узнать о том, когда его предки с Рейна начали служить русским государям…
— Извините, Иван Алексеевич, — перебил посла взволнованный мичман, позабыв о разнице в чинах и летах. — Я всегда считал и считаю, что человека надо ценить по его делам, а не по родословной! Так я был воспитан своим отцом. Хотя вот только сейчас начинаю смутно припоминать, что в детстве старые тетушки что-то говорили об отдаленном родстве с Биберштейнами. Но поверьте, что у молодых людей нашей семьи никогда не было этого наследственного поветрия дворянских домов — раскапывать генеалогические дебри, для того чтобы легче было сделать карьеру.
— Однако, молодой человек, я, признаться, думал, что вы взрослее, усмехнулся посол. — Такой нигилизм к родословной и к знатным предкам слишком радикален. Особенно для офицера. Но, слава богу, это с годами проходит… А впрочем, сейчас не об этом разговор. Ясно, что у моего германского коллеги вполне достаточно оснований, чтобы считать вас своим, хотя и очень отдаленным, но все же родственником. Другой вопрос, для чего это ему понадобилось, причем так срочно? Вы меня простите, но поскольку не вы, а он имеет честь быть графом и бывшим статс-секретарем Германской империи, то не ему, а вам должно быть лестно такое открытие родственных связей. А между тем… Впрочем, — оборвал себя посол, — на сегодня достаточно открытий и признаний. — Последние слова посол сказал явно в адрес слишком экспансивного мичмана. — Господа, вы можете быть свободны.
Обращаясь к Немитцу, Зиновьев прибавил:
— Указания получите от Николая Петровича. И как бы ни претила вам генеалогия, извольте абсолютно точно придерживаться тех директив, которые будете получать от моего имени.
— А как быть с приглашением?
— Конечно принять! У нас нет оснований отступать. И кроме того, это было бы неприлично. Хотя я вас знаю всего три часа, но не боюсь с вашей стороны никакой непоправимой ошибки, — сказал посол, после чего игриво добавил: — Очевидно, первое испытание, которое вам предстоит, — это так называемая «проба на вине».
— Можете быть уверены, что пить буду, но в меру. Русского моряка этим пронять трудно!
— Не будьте столь самоуверенны. Вам могут подбавить в вино или в шербет одну из восточных специй…
— Позвольте усомниться, ваше превосходительство. Ведь я буду в обществе истинных джентльменов!
Посол и советник обменялись быстрым, но выразительным взглядом.
— Позвольте еще вопрос. Как быть, если речь зайдет о цели приезда?
— Скажите, что привезли пакет. Бесцельно теперь это отрицать. Не люблю мелкую игру. Ведь дальше вы можете показать хоть под присягой, что не знаете не только его содержания, но даже заголовка. И это будет истиной.
— Благодарю вас, ваше превосходительство, — радостно сказал Немитц, щелкая каблуками. — Мне была бы тягостна любая ложь. Это испортило бы мне предстоящий вечер.
В момент, когда моряк выходил из кабинета, Зиновьев бросил ему вслед:
— Я попрошу вас только по окончании каждого хода… простите, по окончании каждой встречи, подробно докладывать обо всем первому советнику и больше — никому. Понятно?
— Ваше превосходительство! Я прибыл сюда в качестве простого курьера. Сейчас, в силу неясных мне обстоятельств, чувствую себя пешкой, которой собираются делать какие-то ходы… Согласитесь, что это не очень приятная роль.