Военврач
Шрифт:
Дежурство по ординаторской передал помощнице, взяв на себя коридор и сестринскую. Четыре часа утра. Надо попить крепкого чая с молоком, день обещает быть напряжённым. Описываю больных стандартными шаблонами, подправляя кое-где небольшими отличиями прошедшего вечера. Но мысли где-то впереди, уже не в Петербурге.
Первая группа надзора. Харисанов. Всю ночь просил паркопан. Был замечен в варке чифиря на унитазе. После предупреждений уснул. Сокольников. Большую часть времени провёл в постели, накрывшись с головой одеялом. На приём лекарств пришёл в числе последних. На вопросы не отвечал. Петруковский. Пытался отрыгнуть лекарственную смесь. Сделана внутримышечно литическая смесь: четыре аминазина плюс два димедрола. Уснул вовремя. Собакин. В течение вечера нецензурно выражался. Требовал выписки. От приёма лекарственной смеси отказался. Был вызван дежурный врач. Сделано внутримышечно: тизерцин четыре, фиксирован к койке, переведён в надзорную палату. Ночь спал без пробуждений. По смене передается спящим. И так, сто шестнадцать человек.
7:00. Подъём. Контролёр открывает палаты-камеры, санитары поднимают залежавшихся. Краткий доклад. Всё спокойно, на этот раз. Смотрю, у Петренко появилась свежая гематома под левым глазом, Севарченко гвоздем расцарапал предплечье (надо йодом смазать), Трунов сказал, что иглу проглотил (надо заявку на рентген написать, дежурному врачу сообщить). Последние минуты дежурства тянутся медленнее обычного. Мыслями я уже на улице Рузовская. Посмотрел через окно на девчонок из соседствующего забором СИЗО. Размахались они с утра платками. Семафорят соседям, целыми фразами строчат. Я так и не выучил их языка. Кто говорит, что бывали случаи свадеб после таких свиданий на расстоянии. В апреле обещал начмед следственного изолятора, что у меня закончится проверка моих сведений, и я могу смело рассчитывать на полставки. До окончания академии осталось три месяца. Можно для разнообразия попробовать и женскую тюрьму.
Спустя неделю я уже мог наблюдать за встречными ответами своих больных, но со стороны СИЗО. Режим мне там показался более строгим. Ключи были только у конвоиров. В мои задачи входило проведение телесных осмотров по выходным на предмет обнаружения телесных повреждений, отсутствия насекомых и активное выявление прочих заболеваний. Заметил, что в женской тюрьме бросалось в глаза разделение на "мужскую" и "женскую" половины. "Мужская" была представлена дородными женщинами, предпочитавшими мужскую одежду и копирующими мужские привычки и манеру поведения. Вначале эта гомосексуальность шокировала, но потом к ней привыкаешь и смотришь на само собой разумеющееся решение семейных невзгод. Но это с одной стороны. Как сказала одна из санитарок, приобщённая к отбыванию наказания в медицинском пункте: "Ты не можешь оставаться просто женщиной. Попадая в камеру, ты становишься либо женщиной-мужчиной и подчиняешь себе некоторую часть камеры, либо наоборот. Не все выдерживают такое!".
Как-то меня вызвали вечером к женщине в галерею 2. Диагноз: маточное кровотечение?
В пациентке я узнал маму ребёнка, который лечился у нас в 1-м отделении детской инфекционной больницы 4 полтора года назад. Он большую часть времени провёл в боксе, так как мама посещала его не чаще раза в неделю. По слухам, она была под следствием за грабёж и бандитизм. Но тогда не верилось, что такая хрупкая на вид женщина может быть причастной к такому роду деятельности.
– Здравствуйте, доктор. У меня кровотечение, - надрывным голосом промолвила заключённая, - живот болит!
Её внешний вид разительно изменился. Растрёпанные волосы, постаревшее лицо, хотя ей было не больше двадцати лет, искусственная флегмона под глазом (заключенные с целью перевода в медпункт вводили себе зубной налет в поврежденные слизистые).
– Покажите подкладную!
В СИЗО имелось гинекологическое кресло, но оно было в приёмнике, да и гинеколог работал лишь на четверть ставки. После моих слов на лице у неё промелькнула растерянность. Но спустя мгновение она извлекла на обозрение. Рядом стоящая конвоирша кисло улыбнулась.
– Не вижу, женщина ничего, свидетельствующего о вашем заболевании.
– Я её только что поменяла.
– Хорошо, давайте осмотрим ваш живот! Нам как это можно сделать?
– спросил я у конвоирши.
– Да, какой живот? Как банк грабить, живот не болит, а как на зону ехать, так вся разболелась!
– Раз пришли, надо исключить острый живот.
– настаивал я на своём.
– Вы согласны осматривать её в камере?
– Если ничего другого не остаётся, то я согласен...
– Хорошо, я сейчас вызову разводящего, и мы впустим вас в камеру.
И вот я впервые в камере. Солдатская казарма является раем по сравнению с камерой на 46 человек, в которой трёхярусные кровати ютятся друг с другом, подобно американским небоскрёбам, изображавшимся в отечественных шаржах. Затхлый запах пота, плесени и дешёвых духов. Минимум освещения. Десятки любопытных глаз, всматривающихся в вечернее развлечение. Сальные выкрики в мою сторону, подхватываемые дружным гоготом. Но с приходом разводящего все замолкают. Выстраиваются лицом к стенке, и у меня появляется возможность провести пальпацию живота и оценить степень выраженности болезненных расстройств у женщины. Но чем больше я её осматриваю, тем больше соглашаюсь с мнением конвоирши по поводу состояния здоровья заключённой.
– Вы знаете, девушка, признаков кровотечения я у вас не нахожу. Пульс немного частит, артериальное давление в норме, живот мягкий.
– Вся камера может подтвердить... было!
– Извините. Если появится ещё кровотечение, вы меня вызовите, но подкладную в этом случае не выбрасывайте. На утро я вам назначу сдать анализ крови и осмотр гинекологом. А пока примите вот эту таблетку, - сказал я ей, протягивая ношпу. Очень хотелось помочь ей, но это был максимум в той ситуации. Перевод из галереи в медпункт согласовывался со многими инстанциями и редко осуществлялся в вечернее время. К тому же утром, её после осмотра хирургом могли бы перевести в ещё более худшие условия, если диагноз не подтвердится.
– Как сын ваш, с кем он остался?
– напоследок рискнул спросить я.
– С бабушкой!
– машинально ответила она.
– Откуда вы знаете?
– на лице появилось выражение недоумения.
– Вы меня не узнаёте?
– Нет!
– Встречались мы уже раньше, но в других условиях.
Выйдя из камеры, вздохнул с облегчением. Всё это время чувствовалось какое-то напряжение, витавшее в её спёртом воздухе. Наутро доложил о ночном вызове начмеду СИЗО, а на следующем дежурстве во время телесного осмотра галереи узнал, что она ушла по этапу.
Так я и проработал все оставшиеся до выпуска три месяца, чередуя СИЗО и СПБСТиН (психиатрическая больница строгого и интенсивного наблюдения).
Спустя семь лет я попытался повторно устроиться в виде подработки в эти же заведения, но уже в качестве врача. В СПбСтиН не устроили мои пробелы в использовании новых атипичных нейролептиков, в СИЗО меня не устроила невысокая по тем временам заработная плата.
11-12 мая 1998 г.
Здравствуй, мама!
Я опять сменил место жительства. Пятое за прошедший с развода год. Я бежал от самого себя и не мог остановиться. Хотел избавиться от душевных мук работами, спортом, голодом, но это ведь всё низменные суррогаты. Духовное не заменить физическим.