Воевода Шеин
Шрифт:
И получилось так, что, когда «великое посольство» прибыло под Смоленск, горожанам стало известно и о предательстве бояр. Рассказал же обо всём этом Михаилу Шеину его шурин Артемий Измайлов, который оказался среди сотен русских послов и посланников под Смоленском.
Переговорив с князем Матвеем о последних новостях, Михаил Шеин попросил его отправить в стаи московского посольства лазутчиков Нефёда Шило и Павла Можая и провести оттуда в Смоленск кого-либо из послов.
— Неважно, кого приведут, важно, чтобы знал суть появления посольства под Смоленском.
Однако, отправляясь
— За кем-либо я не пойду, княже Матвей. Я должен привести человека, который знал бы или воеводу или тебя.
— Ты славный муж, Нефёд. Об этом мы не подумали, — ответил князь Горчаков.
После разговора с Матвеем Горчаковым Нефёд Шило два дня наблюдал со своими лазутчиками за лагерем поляков. Наконец стало известно, где расположился стан русского посольства. По воле короля Сигизмунда ему отвели место на левом берегу Днепра, где стояли основные силы королевского войска. Нефёд был доволен тем, что, идя на вылазку в стан послов, ему не нужно будет переправляться через Днепр. Понимал он, что после уничтожения двух караульных поляки станут вести себя более бдительно.
Только на седьмую, дождливую и тёмную ночь Нефёд и Павел ушли на вылазку. В полночь они добрались до стана русских послов и нашли шатёр митрополита Филарета. Почему-то у Нефёда появилось большое доверие к бывшему князю. Когда Филарет встал и благословил Нефёда, тот сказал:
— Прости, владыка, опять всё тот же Нефёд Шило пред тобой.
— Сын мой, я слушаю тебя с усердием. Мне стыдно, что не поверил твоим речениям за Гжатском. В Дорогобуже поляки отобрали у нас половину обоза с кормом. Говори же, чем могу служить смолянам, чем вину свою исправлю перед ними.
— Просьба воеводы Шеина невелика: отпусти со мной человека из послов, знающего всю подноготную о посольстве.
— Трудную задачу ты задал, сын мой. Я бы сам пошёл на встречу с Михаилом Борисычем — славен он воеводской честью и отвагой сердца, — да не могу осиротить посольство. Мы тут тоже, как и вы, оказались в осаде. — Филарет задумался, потом его пронзительные тёмно-карие глаза впились в Нефёда, и он спросил: — Ты слышал от Шеина что-нибудь об окольничем Артемии Измайлове?
— Господи, владыка, как не слышать. Да я с Артемием не раз встречался у Шеиных на Рождественке.
— Вот и славно. Артемий у меня в посольстве, и я сей миг за ним пошлю.
Филарет тут же вышел из шатра и отправил одного из рынд за Измайловым. Вернулся он вместе с Павлом.
— Что ты Божьего человека под дождём держишь! — упрекнул он Нефёда.
Измайлова ждали изрядно. Филарет усадил Нефёда и Павла к столу, сам принёс хлеба, говядины, вина, налил три кружки. Все молча выпили. Затем Филарет стал расспрашивать Нефёда и Павла о том, как живут-перебиваются в осаде смоляне.
— Усталость одолевает, голод ноги подкашивает, — излагал печальную судьбу смолян и воинов Нефёд Шило. — Голод и победит нас, а не поляки. Через него войдут они во град. Сейчас уже каждый день на погост мёртвых уносят...
— А дух каков у смолян? Дух крепкий?
— Они до исхода стоять будут за то, чтобы Русь не потеряла Смоленск. Малые и старые помогают ратникам, когда поляки идут на приступ.
Наконец появился Артемий Измайлов. Он был в расцвете лет, ладный, кипучий. Глаза, как у двоюродной сестры Марии, горели голубым огнём.
— Вот, Артемий, пришли за тобой смоляне, зовут на исповедь.
— Там же брат мой названый, как не пойти! — воскликнул Артемий.
— С этим всё ясно, другое уясни, сын мой. Скажи о «великом посольстве» Шеину всю правду. И о московской жизни тоже, о том, как московские правители губят россиян. Правители затеяли игру, отправив но вражеский стан многих честных державцев, которые не желают видеть на русском престоле ни королевича Владислава, ни короля Жигмонда. Ещё скажи, что «великое посольство» будет стоять под Смоленском до той поры, пока поляки не снимут осаду. Будь честен во всём. Скажи смолянам, что мы не намерены уступать полякам ни в чём, станем биться за Русь до конца.
— А как же договор Москвы с Жолкевским, в котором мы зовём в цари Владислава? — спросил Артемий.
— Это всего лишь воля семи бояр, но не народная. Об этом страдаю вместе с Русью. Нам же надо подумать, как накормить город, как избавить его от голодной смерти. Вот Нефёд прав: Дорогобуж надо вернуть Руси — там закрома смоленские.
Артемий понял из сказанного самое главное: Филарет ни в чём не пойдёт на сговор с поляками, что не во благо Руси и Смоленску. Но это заключение Артемия привело его к другой печальной мысли: Филарет послан семью боярами под Смоленск умышленно, чтобы обострить отношения с Сигизмундом, а тот, как показалось Артемию, найдёт способ посчитаться со строптивым митрополитом, и, как ни тяжело было, сделал из этого вывод о том, что Смоленску от «великого посольства» не будет проку, но проявится стойкость воителя Филарета против поляков, а вместе с ним и воеводы Шеина, за что им когда-нибудь будет воздана честь и хвала.
С такими мыслями Артемий уходил от Филарета с Нефёдом и Павлом в осаждённый Смоленск. Судьба была к ним благосклонна и милосердна. Они нашли «прогалины» во вражеской осаде и благополучно вернулись в город. За воротами Михаил Шеин уже ждал посланца из посольского стана. Какова же была радость Михаила и Артемия, когда, едва поднявшись из лаза, Артемий угодил в объятия Михаила!
— Здравствуй, дорогой мой шурин, дорогой побратим. Как давно мы не виделись!
— Да уж надолго развела нас судьба. — Артемий похлопал Михаила по спине, провёл руками по плечам, по груди. — Слава Богу, ты по-прежнему крепок, как дуб.
— И ты исправен, окольничий. Растёшь в чинах.
— Расту. За труды праведные. Как Мария, как дети?
— Господь хранит, но не балует. В страхе они живут, только вида не показывают. Да что же мы под аркой стоим! Идём в палаты.
Было далеко за полночь. Шёл дождь. Над крепостью стояла мёртвая тишина. Не слышался собачий лай — собак в городе давно не было, не мычали в хлевах коровы. Их можно было сосчитать в городе по пальцам. Птица уже давно была вся переведена, и в полночь или на рассвете уже не раздавалось пение вторых и третьих петухов. Город вымирал, и об этом Шеин сказал Артемию: