Воевода
Шрифт:
— Ты, Дмитрий, как всегда, бодр и здоров, — сказал Маржере.
Князь с улыбкой взглянул на сутулившихся иностранцев, которые явно мёрзли, несмотря на то, что были укутаны, по крайней мере, в два, а то и в три меховых плаща.
Маржере понял его взгляд, но не вспылил, как обычно.
— Очень у вас, русских, крепкая зима. Кто ж в такую пору воюет? Надо дома сидеть.
Пожарский не согласился:
— Напротив, самая пора. Ведь сейчас по снегу в любое место можно проехать беспрепятственно и самый тяжёлый наряд провезти. А весной и осенью — распутица.
— Так ведь замёрзнуть можно, — жалобно сказал Конрад ещё плотнее
— Войне не прикажешь, — снова улыбнулся князь.
И вдруг помрачнел, добавив:
— Если, конечно5 воевать, а не в лесу хороводы вокруг костра водить.
Маржере принял намёк на счёт своих воинов и на этот раз обиделся:
— Что же, мы виноваты, что ваши генералы столь нерешительно действуют? Покрыли себя позором в первой же стычке. Вот я сейчас говорил Буссову: если бы царевич Угличский направил свою кавалерию и на наш левый фланг, когда царило смятение на правом, то мог опрокинуть всю армию. Разгрома бы не миновать!
Лицо Пожарского вспыхнуло, но природное чувство справедливости победило. Не поднимая глаз, он ответил:
— Да, воевали плохо. Видать, отвыкли. Почитай, лет десять войны не было. Вот и растерялись. Я в рядах конницы главного полка находился, когда нам в тыл гусары прорвались. Мы и развернуться не успели. Если бы не стрельцы... А всадники полка правой руки и впрямь опозорились, побежали. И главное — от кого? От какого-то расстриги-пьяницы.
— Да, мои бравые воины не побежали бы от каких-то польских гусар! — хвастливо заявил Конрад Буссов.
— Ты веришь, что царевич — самозванец? — остро взглянув на Пожарского, ухмыльнулся в усы Маржере.
— А как же! — твёрдо сказал Дмитрий. — Ведь перед всем войском читали грамоты царя нашего государя Бориса и патриарха Иова. Доподлинно установлено, что самозванец не кто иной, как беглый монах Чудова монастыря Гриша Отрепьев, стрелецкий сын.
— Санта симплисимус, — пробормотал Маржере.
— Что ты сказал?
— Говорю, что для того, чтобы это доказать доподлинно, нужно сначала этого царевича изловить и представить перед лицом свидетелей.
— Так и я согласен, что надо скорей изловить. И изловим, лишь бы главный боевой барабан поход скомандовал...
В этот момент они услышали какой-то непонятный многоголосый шум, шедший от большой поляны. Все трое насторожились.
— Ну, вот видите! — обрадованно воскликнул Пожарский. — Никак, выступаем.
Вскочив на коня, он поспешил туда, откуда доносился многоголосый гул.
Большая поляна многолюдьем и красочностью одежд напомнила Дмитрию в этот утренний час Красную площадь. Утоптанная за три недели так, будто снег превратился в дощатый настил, освещаемая неярким январским солнцем, она никак не напоминала о грядущей кровопролитной войне. С гиканьем проносились всадники, скрипели сани, подвозившие продовольствие, а роскошные пёстрые шатры, окружённые плотной толпой, скорей напоминали ярмарочные балаганы.
— Тоже вояки! — пробормотал Пожарский, направляя своего коня к центру поляны, пока не натолкнулся на сплошную цепь стражи, окружающую широким кольцом шатры и подводы, на которых располагался главный военный барабан и войсковое знамя.
— Эй, князь, и ты здесь? — услышал он оклик сзади. Оглянувшись, узнал в приближающемся всаднике Никиту Хованского.
— Ну, что слышно? Выступаем? — нетерпеливо спросил Пожарский,
— Здоров будешь, Дмитрий свет Михалыч, — осаживая своего коня, с подчёркнутой почтительностью произнёс Хованский.
Дмитрий, поняв, что допустил бестактность, покраснел и поспешил ответить:
— Прими, князь, мой поклон. Уж очень ждать надоело. Знаешь ли какие новости?
— Новости есть. — Хованский многозначительно показал в сторону шатра главного воеводы. — Прибыл царский гонец. Царь осыпал золотом Мстиславского за полученные им раны и проявленную храбрость. Даже своего лучшего лекаря прислал — Каспара Фидлера.
— Много храбрости не надо, чтоб позволить себя сбить, как чучело огородное! — сердито процедил Пожарский.
— Царю-батюшке из Москвы виднее, — усмехнулся Хованский. — Велено также объявить царскую благодарность всему войску. Так что можно ожидать новых денежных выдач.
— Это, конечно, хорошо. Но когда же воевать-то начнём?
— Гонец известил, что к нам из Москвы идёт новый отряд для подкрепления, составленный из придворных царя. Ведёт его сам Василий Шуйский. Будет здесь через неделю. Вот тогда и выступим!
...Разведывательный отряд — ертаул, состоящий из самых лихих наездников, на этот раз поручили возглавить Дмитрию Пожарскому. Двадцатисемилетний князь был горд возложенной на него ответственностью. Вот когда пригодился его опыт, полученный в схватках с татарами и шведами.
Ему то и дело приходилось сдерживать прыть своих более молодых товарищей, убеждая их не отрываться далеко от основной массы всадников, тянущихся цепочкой по лесной дороге. Сейчас впереди гарцевал восемнадцатилетний Михаил Скопин-Шуйский [62] , отпрыск младшей ветви «принцев крови».
— Поостерегись! — сурово окликнул его командир, увидев, что лес впереди светлеет, указывая то ли на приближающуюся большую прогалину, то ли на опушку.
Оказалось, действительно то был край леса, за которым тянулись просторные поля, перемежаемые мелколесьем. Спешившись по команде князя, всадники, не выходя из-за деревьев, пытливо оглядывали снежную равнину. Неожиданно Дмитрий указал на видневшуюся слева рощицу:
62
Скопин-Шуйский Михаил Васильевич (1586—1610) — князь, боярин, русский полководец. Участник подавления восстания И. И. Болотникова. В 1610 г. во главе русско-шведской армии освободил Москву от осады тушинцев. В дальнейшем должен был во главе армии следовать к осаждённому Смоленску, но летом 1610 г. внезапно умер.
— Там люди!
— С чего ты взял? — ревниво спросил Михаил Скопин.
— Видишь, воронье кружит? Наверняка их спугнули всадники.
— Ишь ты! — восхитился Михаил. — Премудр ты, однако.
Пожарский усмехнулся:
— Побыл бы на украйнах с моё, не такого бы от татар научился, разведчики они знатные.
— Что же, я виноват, что за три года, как на службу пришёл, меня от двора никуда не посылали? Вот погоди, ужо научусь не хуже тебя.
— Верю, что славный рыцарь из тебя выйдет, — доброй улыбкой ответил Дмитрий. — Рода ты по воинским заслугам славного. И отец твой в своё время отличился вместе с Иваном Петровичем Шуйским, отстаивая от Стефана Батория Псков.