Воевода

Евдокимов Дмитрий Валентинович

Однако не успела армия отойти от Севска, как в ставку прибыли важные гости из Москвы: князь Пётр Шереметев и дьяк Афанасий Власьев. Собравшийся было в отъезд со своими дружинниками Дмитрий Пожарский решил навестить старого знакомого, чтобы доподлинно узнать, что происходит. Дьяк, вернувшийся вечером с переговоров с боярами, принял князя приветливо, обнял, провёл в свой шатёр, предложил ковшик крепкого мёда из своей сулейки.

— Что слышно в Москве? — спросил Пожарский, поблагодарив за угощение.

— Гневается наш царь-батюшка на Мстиславского. Велел нам от его имени попенять воеводам за роспуск воинства и строжайше запретить.

Пожарский покачал головой:

— Роптать дворяне начнут, ведь три месяца воюем. И всё как-то бестолково. В поле самозванца разгромили, а Рыльск взять не смогли. Не узнаю я наших военачальников Мстиславского да Шуйских, уж больно робки стали. Стареют, что ли?

Дьяк хитро прищурился, снова протягивая ковшичек гостю:

— Не в старости дело.

— А в чём же тогда?

— Сомневаются бояре... не против ли законного наследника свои сабли подняли.

Пожарский аж поперхнулся:

— Так ведь доподлинно известно, что самозванец — беглый монах Гришка!

— Откуда тебе это известно? — снова испытующе прищурился Власьев.

— Как откуда? Из царских грамот, вестимо.

Афанасий сторожко прислушался, не ходит ли кто около шатра, потом перешёл на жаркий шёпот:

— Государь тайно послал в Путивль, где царевич обретается, трёх монахов Чудова монастыря, что Отрепьева доподлинно знают...

— Ну и что?

— На днях монахи прислали письмо оттуда. Пишут, мол, показал им всепарадно царевич доподлинного Григория Отрепьева. Тот тайно сидел в Самборе, у Мнишека. А когда молва пошла, будто царевич и Гришка одно и то же лицо, царевич и велел доставить его в Путивль.

— Так ведь доподлинно известно, что царевич Угличский зарезался...

Афанасий покачал головой и снова шепнул, прямо в ухо:

— Сам Борис сомневается, понял? От страха совсем ума лишился. Мстиславскому в случае поимки царевича дочь Ксению в жёны пообещал и ещё додумался — самых своих лютых недругов, Шуйских да Голицыных, вместо того чтобы глаз с них не спускать, отослал из Москвы к войску. Ведь здесь, вдали от Сеньки Годунова, им легче договориться. И дворец свой без охраны оставил. Сначала телохранителей-немцев сюда прислал, а сейчас последних дворцовых слуг лишился: под Кромы послал отряд Федьки Шереметева из своих охотников, псарей, сенных, подключников, чарошников, сытников, трубников. Без самых верных ему людей остался.

— Под Кромы? — переспросил Пожарский. — Почему?

— Потому что Кромы — ключевой город. Его царевичу не миновать, коль на Москву пойдёт. Мы привезли приказ Мстиславского — со всеми полками идти тоже туда, да бояре спорят. Видать, не хотят новой встречи с царевичем.

— Неужто измена? — жарко воскликнул Пожарский.

Дьяк испуганно закрыл ему рот пухлой ладошкой и снова жарко зашептал в ухо:

— А если это законный наследник?

— Но Бориса всем Земским собором избирали...

— Собор — видимость одна. Все знают, что Бориса царём сделали патриарх Иов да сестрица его, жена покойного Фёдора. Боярская дума была вся против. Думаешь, бояре это забыли? Вот сейчас они и юлят, смотрят, на чью сторону переметнуться, а некоторые уже присягу царевичу дали. Он ещё не на престоле, а уже чины придворные раздаёт. Кстати, и «дружок» твой, Бориска Лыков уже у него при дворе.

— Как так? — изумился Дмитрий. — Он же был воеводой в Белгороде?

— Был, да сплыл, — рассмеялся Власьев. — Говорят, повязали его стрельцы дворовые да прямиком в Путивль и доставили. А может, и сам перебёг.

— Иудина душа, — убеждённо сказал Пожарский. — А мне бояре не захотели выдать его голову за матушку. Ох, встретиться бы мне с ним в открытом поле!

«...3 февраля [66] ночью старец Филарет старца Иринарха бранил, с посохом к нему прискакивал, из кельи его выслал вон и в келью ему к себе ходить никуда не велел; а живёт старец Филарет не по монастырскому чину... смеётся неведомо чему... и говорит им: «Увидите, каков я вперёд буду!»

66

По старому стилю.

...Если ограда около монастыря худа, то ты велел бы ограду поделать... и между кельями двери заделать... а незнакомых людей ты бы к себе не пускал, и нигде бы старец Филарет с прихожими людьми не сходился».

Из письма Бориса Годунова игумену Сийского монастыря Ионе относительно содержания Филарета (Фёдора) Романова.

Февраль 1605 г.

...Кромы оказались ещё более крепким орешком, чем Рыльск. Здесь в осаде сидел знаменитый атаман Андрей Корела с верными ему донцами. В Кромы своего самого надёжного и верного соратника направил царевич ещё до Добрыничского сражения, преследуя далеко идущие цели: ведь через эту небольшую крепость с бревенчатыми стенами лежал путь через Орел и Тулу к вожделенному московскому престолу.

Фёдор Шереметев с многотысячным отрядом придворного воинства потерпел позорное поражение от шести сотен казаков. Что и говорить — псари да виночерпии были приближены к царю отнюдь не за успехи в бранном деле. Во время ночных вылазок казаков они мгновенно впадали в панику и бежали без оглядки, так что наутро воеводе нелегко было вновь собрать своё воинство. Не помогала и мощная артиллерия, в том числе и знаменитая пушка «Лев Слободской», присланная из Москвы. Как только начиналась канонада, казаки быстро скрывались в глубоких подземных ходах, поэтому огромные ядра не достигали цели. Но стоило царским воинам вновь пойти на приступ, как казаки, забравшись на стены, открывали меткий прицельный огонь, усеивая подступы к крепости трупами противника. Взгромоздясь на стены, казаки выкрикивали вслед отступавшим обидные ругательства. А порой на валу показывались и пьяные бабёнки, спутницы казаков, с бесстыдно задранными подолами.

Пока огромное войско Мстиславского медленно двигалось к Кромам, сюда на помощь Шереметеву был направлен передовой отряд стольника Василия Бутурлина, составленный из лучших сотен всех полков. Вошёл в отряд со своей сотней и Дмитрий Пожарский.

Нашли они Фёдора Шереметева в полном унынии:

— Я потерял уже из-за этих проклятых казаков больше половины своих воинов! Штурм бесполезен.

Объехав крепость со всех сторон, Пожарский с Бутурлиным убедились в правоте его слов. Она находилась на высоком крутом холме в излучине реки, и все подступы к ней легко простреливались. Внимательно осмотрев высокие стены из толстенных дубовых брёвен, Дмитрий спросил Шереметева: