Воевода
Шрифт:
— Недаром мы — Скопины, — горделиво сказал Михаил, подкручивая пушок над верхней губой. — Ведь известно, что скопа — это птица из орлиного племени. Это прозвище моим предкам за храбрость дали!
— Вот хвастаться воину чужими заслугами, пусть даже и предков, не пристало! — назидательно отметил Дмитрий и тут же перешёл на деловой тон: — Давайте лучше обдумаем, как нам добраться до этих людей. Наверняка это сторожевой пост угличского вора. Нам бы хоть одного в полон взять, чтоб дознаться, где их основное войско находится.
— Как же через такое поле, да ещё средь бела дня, незаметно пробраться?
Пожарский медлил с решением, продолжая пытливо осматривать окрестности. Потом вдруг весело сказал:
— А мы к ним не пойдём. Надо, чтобы они сами сюда пришли. Давай-ка, Иван, да и ты, Михаил, собирайтесь на своё первое боевое крещение. Подберём ещё товарищей пять, у кого кони порезвее и кто понаряднее одет, чтобы жадность у казаков вызвать. Через поле, не торопясь и не скрываясь, будто ничего не подозреваете, поедете прямо к этой рощице.
Когда отряд из семи человек был собран, Пожарский сказал добровольцам:
— Врукопашную ни в коем случае не ввязываться, даже если их будет столько же, сколько и нас. Если они начнут стрелять, ответим залпом, чтобы их раззадорить, и начнём уходить...
— Сюда же? — живо спросил Михаил, начавший понимать замысел командира.
— Нет. Тут невозможно сделать засаду. Да и они могут догадаться о ловушке. Поскачем вон туда, вправо. Видишь, там поляна вдаётся в лес таким языком? Как достигнем леса, спешимся и начнём стрелять из-за деревьев. Ясно? Только в своих не попадите, потому что остальные из основного отряда будут отрезать им отход. Ну, с Богом! Впрочем, нет. Подождём, пока наши доберутся пешком до той опушки.
Через полчаса смельчаки услышали условный знак — трёхкратное карканье вороны. Лесная дорога, по которой они выехали, вела дальше через поле именно к той рощице, где кружилось воронье.
Чем ближе они подъезжали к засаде, тем больше росло напряжение.
«Вдруг казаки пропустят нас мимо, а потом ударят сзади?» — размышлял Дмитрий, напряжённо вглядываясь в купу голых берёз, низ которых плотно прикрывал зелёный щит из молоденьких ёлок.
Отряд приближался всё ближе, стараясь не замедлять движения, чтобы не вызвать подозрения, пока вдруг тишину не прорезал пронзительный свист.
— Ишь, соловей-разбойник! — с довольным смешком сказал Пожарский, радуясь, что казаки обнаружили себя раньше времени.
Из ельника раздался зычный голос, произносивший слова с южнорусским, мягким акцентом:
— Эй, хлопцы, стойте, не пужайтесь! Может, поховорым?
— Поховорым, — насмешливо передразнил Дмитрий.
— Вы хто будете, москали? — спросил тот же голос.
— А вы хто? — снова передразнил Пожарский.
— Мы слуги нашего доброго царя-батюшки Димитрия!
— Это значит — Гришки-расстриги! А мы слуги законного царя Бориса Фёдоровича. Так что лучше сдавайтесь, а то быть вам всем на колу!
И Дмитрий первым выстрелил в чащу, откуда слышался ему голос. Следом открыли пальбу и остальные. В ответ раздались разъярённые вопли, ржание лошадей, — видно, казаки садились на коней. Сделав ещё несколько выстрелов, отряд Пожарского повернул назад.
— Щиты — на спину! — скомандовал Дмитрий своим товарищам. — Казаки из пищалей стреляют неважно, зато из луков — не хуже татар. Могут и зацепить.
Он то и дело оглядывался назад, пытаясь сосчитать число преследователей. Получалось не более десятка.
«Хорошо, что пошли на хитрость. Если бы двинули всем ертаулом в сотню всадников, казаки дали бы деру, потом ищи-свищи их в поле».
Пожарский первым свернул с дороги на снежную целину, держа курс прямо к заветной поляне.
Кони, ступив на рыхлый снег, замедлили бег. Погоня приблизилась, и казаки подняли торжествующий вопль. Снова послышались выстрелы.
До леса оставалось несколько сажен. Заведя лошадей за деревья и укрывшись, храбрецы открыли огонь.
Казаки приблизились вплотную, заставив преследуемых взяться за сабли. Отражая щитом удар пики рослого бородатого казака со знакомым голосом, Дмитрий краем глаза увидел, как сзади уже наезжают всадники из его ертаула.
— А ну, бросайте оружие, пока живы! — гаркнул Дмитрий.
Оглянувшись, казаки увидели, что окружены. Многие побросали оружие, но несколько человек сделали безрассудную попытку прорваться и были зарублены ертаульщиками. Пленные, не сговариваясь, показали: ставка угличского царевича находится в трёх днях пути, в Чемлыжском острожке, неподалёку от большого комарицкого села Добрыничи. Польских панов в армии самозванца осталось немного — не более двух тысяч, зато, кроме донских казаков, много запорожцев — более четырёх тысяч, и ещё больше комарицких мужиков, вооружённых в основном вилами, которых воеводы царевича пытаются обучить пешему бою.
— Отправишься с пленными и с сеунчем [63] к князю Мстиславскому! — сказал Пожарский Скопину-Шуйскому. — С тобой поедет и Иван Хворостинин. Вы оба заслужили милости главного воеводы!
Двадцатого января царские полки заняли село Добрыничи. Воинов радовало, что ночлег будет не в опостылевших шалашах, а в добротных избах. Не меньше радовало, что наконец наутро сойдутся с неприятелем, разгонят эту мужицкую рать, возьмут в полон царька, а там можно и по домам!
63
Донесение.
Однако ночь прошла в тревоге. Хитрый самозванец послал мужиков из своей комарицкой рати, которые знали здесь каждый кустик и овражек, поджечь Добрыничи одновременно с разных концов, чтобы посеять панику и, если удастся, одним ударом развеять, разогнать боярские полки.
Но охранение не дремало. Схваченные с заготовленными факелами из пакли, «сермяжные» ратники показали, что Димитрий скрытно выводит свои полки перед Добрыничами, готовясь утром дать бой.
Мстиславский приказал полкам немедля занять отведённые им позиции. Князь Пожарский со своими дружинниками находился в составе ростово-суздальского отряда, в основном полку, неподалёку от знамени. Его товарищи по ертаулу — Михаил Скопин-Шуйский и Иван Хворостинин среди прочих московских аристократов числились в полку правой руки, командовать которым было поручено Василию Ивановичу Шуйскому.