Воевода
Шрифт:
— Никак, в крамолу ударился? — сурово сказал Пожарский.
— Тише ты, Дмитрий! — воровато оглянувшись, сказал Ляпунов. — Не забывай, вокруг лазутчики Петьки Басманова шастают. Думаешь, зачем его Сенька Годунов сюда поставил? Чтоб был оком государевым. Да не рассчитал немного: обиделся Петька, что не его главным воеводой сделали. Так что дай время, будет и он на нашей стороне!
— На вашей? И сколько же вас?
— Тише! — снова предупредил Ляпунов. — Если хочешь знать, приходи к вечеру к шалашам, где рязанцы да каширяне ночуют.
Дмитрий покачал головой:
— Нет, не приду. Негоже Пожарскому в смуту лезть.
— Эх ты. Ну и оставайся со своей саблей. Так и будешь
А Пожарский, оставшись на площади, пристально вглядывался в лица воевод, стоявших рядом с Исидором, и размышлял: «Неужто и среди них есть заговорщики? Иван Годунов, Андрей Телятевский, зять Семёна Годунова, да, пожалуй, Михайло Салтыков — эти, конечно, будут преданы царю Фёдору до конца. А остальные?»
Вот стоят рядом два статных красавца — Василий Голицын [69] и Пётр Басманов. Первый — из рода Гедиминовичей, по знатности превосходит даже Мстиславского, главу боярской, думы. Однако Борис Годунов, ещё будучи правителем при Фёдоре Иоанновиче, поставил Голицыных ниже Шуйских и Трубецких, чтобы убрать их из числа претендентов на царский трон. Василию Голицыну есть за что не любить покойного Бориса и его воцарившегося сына. Такой навряд положит свой живот за новую династию.
69
Голицын Василий Васильевич (?—1619) — князь, государственный деятель. В мае 1605 г. перешёл под Кромами на сторону Лжедмитрия I. Участвовал в заговоре В. И. Шуйского и в свержении Лжедмитрия I в мае 1606 г. В 1610 г. готовил заговор против царя Василия Шуйского. После его пострижения в монахи выступал претендентом на русский престол. В 1610 г. выехал в составе посольства к Сигизмунду III. Находился в плену до 1619 г. Умер по дороге в Россию.
А Пётр Басманов? До начала войны славился по Москве как первый щёголь. Он и сейчас одет наряднее всех. Червлёная муаровая шуба распахнута на груди, чтоб был виден позолоченный панцирь, подарок Бориса за ратные подвиги. Что и говорить, был обласкан покойным сверх всякой меры. Должен служить Годуновым верой и правдой. Однако злые языки уверяют, будто, когда Борис сказал, что готов выполнить любое его желание, Петька бил челом, чтоб разрешил ему царь жениться на Ксении, первой невесте государства. Однако царь не согласился, сославшись на то, что обещал Ксению в жёны престарелому Мстиславскому. А скорее побоялся такого союзника для своего Фёдора: ведь царскому зятю до яблока державного рукой подать. Не подал виду Петька, что обиделся, однако злобу наверняка затаил. И ещё, сейчас рядом с Фёдором его главный советчик — царица Мария. А Басманов не забыл, что род его пришёл в запустение по наветам её отца Малюты Скуратова. Лучшего друга царя Ивана, Алексея Басманова, зарезал по его приказанию родной сын, отец Петра, Фёдор, которого потом Малюта собственноручно задушил в тюрьме. Так есть ли у этого щёголя причина так любить нового царя, чтобы жизнь за него отдать?
И снова Пожарский почувствовал сердечную смуту. Увидав на обочине своего стремянного, пошёл к нему, не без труда (левая рука ещё побаливала) взобрался на коня и помчался в сторону от толпы куда глаза глядят.
То, что зреет заговор в войске, узнали и иноземцы. Первым что-то пронюхал Конрад Буссов-старший, имевший привычку тереться возле сильных мира сего. Вернувшись как-то от шатров, где размещались воеводы большого полка, он, отозвав в сторону Жака де Маржере, повёл туманную, полную намёков речь о том, что царевич, засевший в Путивле, жалует пуще покойного Бориса иноземцев, мечтает превратить Россию в истинно европейское государство.
— Откуда у вас такие сведения? — удивился Маржере.
Сделав ещё более таинственный вид, Конрад сослался на разговор с очень большим придворным чином и добавил, что особые блага получат те, кто в решающий момент поддержит царевича.
• Капитан не придал особого значения россказням Буссова, зная его как отчаянного враля. Кроме того, Маржере ещё остро переживал потерю друзей, приехавших вместе с ним в Россию пять лет назад. Сначала Давид Гилберт, узнав, что к царю приехало посольство из Лондона, от нового короля Якова, немедля отправился в Москву да так оттуда и не возвратился. Во всяком случае, при расставании Гилберт подтвердил своё желание по-прежнему получать от Маржере самую разнообразную информацию, сказав, что с ним в своё время свяжется его доверенное лицо.
Вторая, более существенная для Маржере потеря — смерть толстяка Думбара. Когда они отбивались от наседающих польских гусар под Добрыничами, Роберт получил тяжёлое пулевое ранение в живот. Он скончался на руках капитана. За час до смерти шотландец пришёл в себя, с его исхудавшего лица серьёзно смотрели на капитана большие серые глаза:
— Жак, я тебе кое-что хочу сказать на прощание. Будь верен русским. Это хорошие парни.
— Роберт, разве можно сомневаться в моей чести? — напрягся Маржере.
— Не надо, капитан, гневить Бога, — устало сказал шотландец, уже глядя вверх. — Ты думал, толстяк Думбар только пьёт вино и щупает девок. Нет, Думбар не так прост! Думаешь, что я не замечал, как ты что-то пишешь по вечерам и слишком часто назначаешь свидания с этим голландцем. А потом, я знаю, что за птица этот Гилберт. По нём давно виселица плачет. А ты, капитан, человек благородный и добрый. Так будь верен своему слову до конца!
Вот что сказал перед смертью Роберт Думбар. А перед смертью никто не кривит душой. Маржере глубоко задумался над предостережением друга и решил оборвать все ниточки, ведущие в Европу, пока он служит государю Борису.
И всё же намёки Буссова как-то начали бередить мысли капитана. В самом деле, он же нанимался на службу к Борису, а не к Фёдору, значит, вправе решать, на чьей стороне быть дальше. И что из того, что он иногда будет передавать записочки друзьям? Это ведь никак не сказывается на твёрдости его руки в бою?
А тут ещё вроде бы случайная встреча с Афанасием Власьевым. Дьяк столкнулся с Маржере, когда тот со своими солдатами нёс караул в расположении большого полка. Дородный Власьев не поленился даже выйти из своего рыдвана, чтобы поздороваться с капитаном. После громогласных приветствий и вопросов о здоровье дьяк понизил голос:
— Тебе, капитан, кланяются твои польские друзья.
Маржере побледнел и невольно положил руку на рукоять шпаги.
— Тебе не надо волноваться. У нас с тобой одни и те же друзья. Они считают, что дни царствования Годуновых уже сочтены. Я сейчас уезжаю в Москву, там я нужнее для будущего царя. Но помни: в решающий момент тебе принесут шишак воеводы Басманова. Это условный знак. Запомни!
...Мятеж начался на рассвете 7 мая. Лагерь проснулся от криков всполошённых людей, выскакивающих из горящих шалашей, подожжённых одновременно в разных местах воинского стана. Панику усиливали всадники, носившиеся повсюду с криком: «Боже, храни Димитрия!» Решив, что царевич уже появился под Кромами, многие хватали лошадей каких придётся и мчались без оглядки из лагеря в сторону Москвы. По приказу воевод гулко застучали барабаны, призывая войска к построению. Более или менее удалось собрать большой и сторожевой полки.