Воевода
Шрифт:
Обед прошёл скромно и быстро, Димитрий ничего не пил, лишь изредка пригубливал кубок с мальвазией. Не было и особенного разнообразия блюд — холодное мясо, потом рассольник да баранье жаркое. Попробовав на десерт засахаренные сливы, царевич решительно встал:
— Ну, пойдём теперь посмотрим, где будем мой дворец ставить. Чья очередь меня под руки брать?
Воцарилась неловкая тишина.
— Что такое? Что вы замолчали? — удивился царевич.
Мстиславский откашлялся смущённо и, потупив глаза, огладил правой пятерней свою окладистую бороду:
— Так по обычаю, после обеда поспать положено. Иначе обед не впрок.
Царевич рассмеялся:
— Вот потому-то вы все такие толстые, что дрыхнете после обеда. И дела потому так медленно делаются. Нет, надо вас всех послать на выучку в Европу. Вы вон дьяка Афанасия Ивановича спросите, видел ли он при каком дворе, чтобы придворные после обеда спали!
— Нет у немцев да и у литвинов такого обычая, — ответил, поклонившись, Власьев.
— Вот видите! Впрочем, — махнул рукой Димитрий на кислые физиономии бояр, — я не неволю. Хотите дрыхнуть, ступайте!
Вскоре он остался наедине с Басмановым.
— А ты чего же не идёшь? — спросил Димитрий. — Небось также о перине мечтаешь?
— Я верный слуга государю, — склонился Басманов. — Куда царь, туда и я.
— Ну, и ладно! — сказал царевич. — Идём прогуляемся. Устал я от этих сопящих боровов. Да и запах от них...
— Хочу предупредить государя, — снова склонился Басманов.
— Что такое?
— Будь осторожен, царь-батюшка. Старайся хоть внешне соблюдать обычаи предков. Ведь боярам только дай повод, разнесут по всей Москве, деи, царь от православной веры отказался. И так Василий Шуйский мелет незнамо что.
— Шуйский? Значит, ты что-то знаешь? Почему сразу не сказал?
— Зачем же при боярах? Вмиг его упредят, хоть и зело не любят Ваську за лукавство и желание других отпихнуть, а самому на трон сесть. Сколько он за это в опале перебывал — и при батюшке вашем, и при Бориске!
— Что знаешь, говори! — оборвал его Димитрий.
— Потерпи немного, — улыбнулся Басманов. — Сейчас Федьку Коня приведут [70] .
— Какого «коня»?
— Это наш знатный строитель. Стены Белого города здесь, в Москве, строил, а также крепость в Смоленске. Ты же ведь место для дворца хотел подобрать, а кто строить будет? Чаю, лучше, чем этого мастера, не найти. А вот и он!
70
Федьку Коня приведут... — Конь Фёдор Савельевич — русский зодчий второй половины XVI в. Строитель стен и башен Белого города в Москве (1585—1593) и мощных крепостных стен Смоленска (1595—1602).
Действительно, дверь в опочивальню приоткрылась, в ней показалась высокая плечистая фигура строителя. Слегка покачнувшись от толчка в спину, Конь увидел царевича и простёрся ниц.
— Встань, встань, — быстро сказал Димитрий. — Не люблю я этих церемоний.
Строитель поднялся. Живые глаза на широком мужицком лице с окладистой бородой выдавали незаурядный ум, смотрели на царевича с нескрываемым интересом.
— Что ж, пойдём, Фёдор, на место! — приказал Димитрий. — Там и поговорим.
Незаметно для польских гусар, охранявших парадный вход, они прошли садом и через калитку в заборе вышли на холм у кремлёвской стены, обращённой к реке.
— Знатное место! — сказал повеселевший царевич. — Вся Москва отсюда как на ладони. И Замоскворечье хорошо видно.
— Каменный дворец будем строить али деревянный? — деловито поинтересовался Конь.
— Два дворца, Фёдор, два, — поправил его Димитрий. — Один для меня, другой для царицы, смекаешь? Надо поставить их углом, чтобы из одного можно было перейти в другой. И поставить их надо к осени!
— Значит, из дерева, — кивнул Фёдор.
— Ничего, главное, внутри красно убрать — стены шёлком, печи — изразцами. А уж потом приняться и за каменные палаты, чтобы на века память была.
Они обсудили все детали строительства, как вдруг вмешался Басманов и спросил вкрадчиво:
— Ну как, Фёдор, понравился царевич?
— Смекалист, — бросил Конь, смущённо опустив голову.
— Не похож на чёрта, как Шуйский тебя уверял? — обрушил неожиданный удар Басманов.
Вздрогнули оба — и царевич и строитель.
— Шуйский? — В глазах Димитрия вспыхнула подозрительность.
— Кто тебе сказал про тот разговор? — севшим от волнения голосом спросил Конь.
— Мир не без добрых людей, Федя. Костьку — лекаря Шуйского — знаешь? Лучше расскажи царевичу о том разговоре.
Конь понурился, потом нехотя выдавил из себя:
— Намедни позвал меня Шуйский, хочет свой терем достраивать. Вроде бы как жениться вздумал. А ему покойный царь запрещал, чтобы, значит, наследников не было. Я его и спрашиваю: «На милость царевича надеешься, говорят, он добрый?» А Шуйский возьми да и скажи: «Чёрт знает кто это, только не царевич. Я ведь убиенного младенца вот этими глазами видел!»
Царевич нахмурился:
— И всё?
— А что ещё? Всё!
— Глаза бы этому Ваське выдрать, — процедил Димитрий.
— По мне, так лучше с головой! — ненавидяще хохотнул Басманов.
От его смешка Коню стало совсем не по себе.
— Может, я пойду? — робко сказал он. — Как сделаю чертёж, принесу на суд.
— Ступай! — рассеянно кивнул царевич, видать уже не думая о предстоящем строительстве.
Только Конь отошёл, Димитрий повернулся к Басманову:
— Что делать будем? — В его голосе тот почувствовал явный испуг. — Ведь Шуйский должен быть главным свидетелем, что я жив. Он же вёл угличское дело!
— Так ты — вот он! — недоумённо развёл руками Басманов.
Царевич с каким-то колебанием посмотрел на него, потом, будто решившись на что-то, глубоко вздохнул и сказал:
— Ладно! Всё равно уж теперь мы одной верёвкой связаны.
Ещё раз внимательно оглядев подножие холма, на котором они стояли, Димитрий горячим шёпотом продолжил: