Воевода
Шрифт:
— Я же сказал, что я торговый человек и приглашён в гости.
— Тебя не приглашали. Ты сам напросился. Говори правду.
Мгновенным движением Тюрбачи взмахнул плетью, и она, просвистев, ударила Даниила по ногам выше колен. Боль обожгла, перехватило дыхание. В Данииле закипела ярость: его ещё никто ни разу не бил. Но он понял, что ярость нужно погасить. Тюрбачи был не из тех, кого можно было удивить сопротивлением. Это был один из самых стойких сторонников хана Сафа-Гирея, и он не удалился вместе с ханом в изгнание, а остался в царстве, чтобы помочь тому вернуть престол. В Данииле он увидел человека, который, пользуясь возвращением царевича Шиг-Алея, способствовал утверждению в Казанской земле господства
— Правду, только правду, — прошипел Тюрбачи.
— Я купец, и другой правды у меня нет.
— Сейчас приведут сюда Мунчу, что приходил в лавку Тюбяк-Чекурчи, и он скажет, какой ты купец из дворянских палат на Сивцевом Вражке. Говори правду, гяур! — И плеть дважды обожгла спину Даниила.
Несдержанность мурзы Тюрбачи была тоже чертой его характера. Умноженная на ненависть к русским, она ослепила его. Он приказал воинам стащить с Даниила верхнюю одежду, снять исподнюю рубаху и, когда это было исполнено, принялся бить его по обнажённой спине. Даниил лишь успел закрыть руками лицо. Но Тюрбачи в ярости хлестнул его по темени. Даниил потерял сознание и упал.
— Фу, курдюк ты, а не купец! — Тюрбачи пнул Даниила ногой и отошёл. — Спрячь его в нижней клети, — приказал он Олдязу, с тем и покинул конюшню.
Миновало две ночи после отъезда Даниила в Арск, а он не вернулся в Казань в назначенное время. И Иван понял, что надо действовать и спасать Даниила. Нужно, как сказал Даниил, идти к Шиг-Алею и просить, требовать, чтобы немедленно были отправлены в Арск люди, способные предотвратить беду.
Однако, толкаясь на царском дворе два дня, Пономарь заметил, что в стане Шиг-Алея тоже проявляется какое-то беспокойство. Как перед грозой, все вели себя тихо, оглядывались, смотрели на небо. У ворот на царский двор в три раза больше стражей. Нукеры Шиг-Алея никуда не отлучались от дворца. Всё это навело Ивана на мысль о том, что в Казанском царстве назревают события, могущие прервать торжество Москвы по поводу «вечного мира» с Казанью. Да, Сафа-Гирей низложен и греется где-то под солнцем Бахчисарая, но не увёл же он с собой всю татарскую родовую знать, которая не хотела родниться с Москвой, и не только в самой Казани, но и по городам и улусам оставались сторонники Сафа-Гирея, готовые помочь ему вернуться на царство.
Послушав какое-то время звон набатного колокола в душе, Иван отправился из конюшни, куда забрёл, не зная, где найти себе место, прямиком в царский дворец. Все приближённые Шиг-Алея хорошо понимали русскую речь, и Пономарь легко объяснил причину своего появления во дворце. Ивана привели в царские покои. Перед ним оставалась одна дверь, за которой находился Шиг-Алей.
Царь сидел в окружении приближённых, и разговор у них шёл о том же, о чём думал и Пономарь, — о шаткости престола под Шиг-Алеем, о назревающих событиях в государстве. И один из вельмож, крупный и мужественный князь Шемордан, земли которого располагались на реке Вятке, сказал то, что давно беспокоило его:
— Нам, царь Казанский Шиг-Алей, надо бояться происков арской родовой знати и всех, кто затаился в Арске после бегства Сафа-Гирея. Там логово змей, и пора бы бросить их в железный каган и сжечь. А первым того заслуживает мурза Тюрбачи.
У царя Шиг-Алея были свои люди в Арске, и он знал от них, какими помыслами жил и живёт мурза Тюрбачи. И всё сводилось к тому, чтобы взять его немедленно под стражу и наказать за измену. Но нужен был повод, хотя бы малый. Пока Тюрбачи не давал такого повода и вёл себя тихо. «Где найти этот повод? Подбрось Шайтан ему палку
— Вот что, знатные люди Казанского царства. Князь Шемордан прав, пора действовать. Мне стало известно, что в Арске пропал родной брат Алексея Адашева, любимца царя Ивана Васильевича. Многие из вас его помнят: он ехал с нами от Москвы. Потому велю князю Шемордану поднять в седло тысячу воинов и сегодня же отправиться в Арск. Тебе, князь Шемордан, говорю: без брата Алексея Адашева и без всех повязанных арских мурз не появляйся. Милуй только отца Каюма — мурзу Умерчи. Он и его близкие — верные слуги нашего престола. Да захвати с собой Ивана Пономаря. Он сейчас в приёмном покое сидит.
Князь Шемордан поклонился и ушёл.
Ещё и вечер не наступил, как он повёл тысячу отборных воинов на Арск. Мчались рысью. Решил князь подойти к Арску в полночь: и шума меньше и драки не возникнет, считал он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОСВОБОЖДЕНИЕ
В доме мурзы Умерчи собрались почти все родственники. Праздновали возвращение Каюма из Москвы. Он раздавал сёстрам и племянницам подарки, привезённые из стольного града Руси и прикупленнные в Казани на деньги, вырученные от продаж иголок и ниток Даниила. Когда подарки разошлись по рукам, женщины ушли на свою половину, а мужчины сели пить хмельную брагу из кумыса. В это время раздался стук в дверь. Каюм, как самый ловкий, тот же поспешил к двери и спросил:
— Кто там?
— Мурза Умерчи нужен, открой. Это Ашит, — послышался голос ещё одного родственника Умерчи.
— О, Ашит! — воскликнул Каюм и открыл дверь. — Входи.
— Нет-нет, я в дом не пойду, — тихо заговорил Ашит. — И чтобы никто меня не видел. Слушай, Каюм. Я при Олдязе служу. Он схватил твоего друга и увёл к Тюрбачи.
— Я это знаю, но его обещали отпустить.
— Не отпустят. Там его на конюшню привели. Пришёл Тюрбачи, допрашивал и стал бить. Забил. Тот упал замертво. Его потащили и сбросили в яму под конюшней. Каюк ему. А ведь с тебя спросят.
— Может, зайдёшь и расскажешь отцу про волка Тюрбачи?
— Нет-нет. Меня увидят, и мне хана. — И Ашит скрылся в темноте.
В сенях стояла скамья. Каюм сел на неё и задумался. Как же он в ловушку попал? Ведь знал, что Тюрбачи в Арске, знал и то, что он был в чести у Сафа-Гирея. Однако он же казанский мурза и должен был потянуться к Шиг-Алею — свой ведь царь. Ан нет. И уж если схватил брата любимца русского царя, то знал, на что шёл. Что же теперь делать? Если оставить Тарха в руках Тюрбачи, то и ему, Каюму, будет немилость от Шиг-Алея. И тогда не видать ему больше Москвы, где он думал найти себе пристанище и службу. Сколько их, выходцев из Орды, живёт на Татарской, Ордынке, Якиманке, в Кожевенной и Кузнецкой слободах! Живут за милую душу, не занимаются грабежами год за годом, не разбойничают. Хотел Каюм мирной жизни. А что в этом плохого? Да вот мешают ему.
В сени к Каюму пришёл отец.
— Ты чего здесь, сынок, застрял?
— Беда пришла, бабай, — тихо ответил Каюм.
— Какая беда, о чём говоришь?
— Сказывал же я, что со мною приехал брат царского любимца. Так его Тюрбачи забил и в яму бросил.
— Это и правда беда, сынок. И не тебе одному, а всему роду нашему.
Мудрый мурза Умерчи никогда не вмешивался в царские дела. Жил тихо, занимался земледелием, пчеловодством. Хана Сафа-Гирея не уважал и побаивался. Тот сумел окружить себя злобными вельможами. Таким был и мурза Тюрбачи — злодей, каких свет не видывал. Во время набегов на Русь приводил самый большой полон. Сам водил его в Кафу на продажу в рабство.