Воевода
Шрифт:
— Чего и добивались, — заметил боярин.
— Но есть, батюшка, дело, которое до царя надо бы довести.
— А до меня ты его не доведёшь?
— Тот человек, который поручение дал, велел только к царю идти. Я уж и сам пытался его убедить, а он говорит: «Нет. Иди к царю, Адашев, и баста».
— Тогда иди. Лишь тебя там и не хватает, — как бы съязвил боярин. — Однако в Москве батюшки-царя нет — вот и весь сказ.
Даниил задумался. Нарушить слово, данное Шиг-Алею, он не мог. Да и чревато это было, потому как и в опалу можно угодить от царя, ибо Шиг-Алей не за горами.
— Я, боярин-батюшка, пекусь не о своём личном благе, а о достоинстве русского человека. Да вижу, что оно будет сохранено. Потому передам тебе слово в слово то, о чём мы говорили с казанским царём с глазу на глаз в последний вечер перед моим столь ранним отъездом из Казанского царства.
— Так уж с глазу на глаз?
— Как перед Господом Богом говорю. — И Даниил перекрестился.
— Не дрогни! — предупредил боярин.
— Не дрогну, полагаясь на твою честь и достоинство, боярин-батюшка.
Память у Даниила была отменная, и он пересказал весь ход встречи с Шиг-Алеем, не убавив и не прибавив ни слова. А когда закончил, и боярин и Даниил долго молчали. Первым нарушил молчание боярин Дмитрий:
— Спасибо тебе, сын Адашев, что доверился мне. Я ведь не меньше других пекусь о благе Руси и потому, отложив все дела, лечу в лавру. Ноне же должен знать царь всё, что намерен делать Шиг-Алей. Но ты сам видел те силы, кои мешают ему царствовать?
— Видел, боярин-батюшка. Да вот и знаки остались. — Даниил встал, ловко сбросил полукафтан и задрал по шею рубаху, показал грудь и спину, исполосованные плетью. Спасибо Ване Пономарю: спас твоего служилого человека от погибели.
— О Боже! — воскликнул боярин. — Кто же тебя так?
— Это арский мурза Тюрбачи постарался, один из тех, кто жаждет порушить мир с Русью.
— Повесить его мало!
— Он получил своё от князя Шемордана больше, чем я.
— Поведай, сынок, как всё случилось.
— Долго рассказывать, да уж ладно.
И Даниил поведал свою печальную историю, как был схвачен в Арске и бит плетью и как провёл два дня и две ночи в яме смертника.
— Я об этом просвещу царя-батюшку. А князю Шемордану и твоему Ване спасибо за спасение твоей души.
И настал миг, когда Даниил мог замолвить слово за Ивана Пономаря.
— Ноя ведь ещё не всё рассказал про моего помощника. Он не просто меня спас, он ходил к царю Шиг-Алею и там сказал своё слово. И потому, батюшка-боярин, в твоей теперь власти наградить Пономаря. Жениться он задумал, так ему, сироте, чин стряпчего не помешал бы и жалованье тоже. Порадей, боярин-батюшка.
— Ну Адаш! Вечно ты не в свою пользу гнёшь. О себе почему не радеешь?
— Я
— Ну коль так, будет твоему побратиму чин стряпчего. Он же и в грамоте силён.
— Спасибо, боярин-батюшка. — Даниил встал и поклонился. — А службу мы готовы начать хоть завтра.
— Не спеши. Отдохни, а как вернусь из лавры, так и будет тебе дело. По чести, сын Адашев. Ну иди. Вижу, невтерпёж к сыночку убежать. Слышал я, что ты отныне тоже для кого-то батюшка.
— Господь наградил. — Даниил снова поклонился и вышел из Разрядного приказа.
Близ колокольни Иван Великий Даниила ждал Пономарь. Он догадался по походке, по лиду, что Адашев доволен встречей с думным боярином.
— Ну что ж, Ивашка Пономарь, лети к свахе. Пока она засватает Дашуню, ты уже будешь стряпчим.
Иван подхватил Даниила за пояс и закружил его словно пушинку.
— Да как же мне сваху не слать, благодетель ты мой!
— Ладно, ладно, давай без лести! И пошли на Вражек, сына хочу видеть!
Глава Разрядного приказа съездил в Троице-Сергиеву лавру, пробыл там день и вернулся в Кремль. Даниил знал о его появлении в приказе, ждал вызова, но напрасно. Ещё через четыре дня царь Иван закончил поездку на богомолье по святым местам и тоже пожаловал в Кремль. Даниил и об этом узнал из первых рук — от брата Алексея. Едва поклонившись родным, обняв Анастасию, Алексей увлёк Даниила в светёлку и там, уединившись, поведал ему обо всём, что случилось в Троице-Сергиевой лавре по приезде туда думного боярина Дмитрия.
— Не понимаю с чего, но царь вошёл в такой раж, когда ему всё изложил боярин Дмитрий, что мы с ним едва успокоили государя. Он кричал: «Пусть голову снимут этому упрямому ослу, что не внял моему слову! Я и пальцем не шевельну больше, дабы помочь ему! Как прогонят с трона, так и в Москву не пущу!»
— Да в чём же виноват Шиг-Алей, Алёша?
— А в том якобы, что милосерден был к врагам своим. «Я бы арских всех порубил! — кричал наш государь. — И на торге устроил бы побоище! Под носом бунтовщики, а он плёточками их пощекотал!»
— Ты сам-то как думаешь, Алёша?
— Я думал прежде всего о тебе, братец, как твои шаги оценит государь. Ведь ты через край своих полномочий переступил. Я-то тебя понял. По моему мнению, ты молодцом поступил. Однако же и с царём моё мнение не разошлось. Поостыв, он сказал главе Разрядного приказа: «Сей Адаш из молодых да ранний. Ты его к воеводству определяй. Тысяцким видеть его хочу».
— Эко размахнулся от щедрости, — вздохнул Даниил, испугавшись такой чести. — Да мне и в стряпчих хорошо.
Алексей весело засмеялся, хлопнул брата по плечу.
— А ты не пугайся этакой чести, Данилушка. Сия ноша тебе посильна. И помни: как Шиг-Алея выпроводят из Казани живым, так тебе будет дел по горло.
— Спасибо, утешил, братец. А я в Москве хочу служить в стряпчих. С сынком мне трудно будет расстаться.
— И я бы на твоём месте к тому стремился. Да планида твоя такова. Дух воеводский в тебе над всем властвует. Вот так-то. Да, чуть не забыл: боярин Дмитрий и о твоём побратиме замолвил слово. И царь милость проявил. Отныне он стряпчий и с жалованьем.