Воин из Киригуа
Шрифт:
— Как обычно, развернутым строем!
— А что это такое?
— Мы выстроимся все в одну линию; противник сделает то же самое. Ряды сойдутся — и начнется рукопашная!
И Шбаламке от удовольствия зачмокал.
— Нет, — сказал Хун-Ахау, — нам это не годится. Оружия у нас, даже если мы обезоружим стражу лагеря, все равно будет мало. Опытных бойцов у нас всего десять человек, да и то опыт их очень невелик. Умеют ли обращаться с оружием лагерные рабы, — мы не знаем. Твой развернутый строй — это ловушка, западня для нас. Нас всех перебьют поодиночке. Надо что-то другое. — Он задумался. —
Шбаламке наморщил лоб, разглядывая чертеж. Ему не нравилось такое отступление от привычных воинских порядков, но чем больше он размышлял, тем больше понимал всю выгоду этого необычного предложения. Сдаваться быстро ему все же не хотелось.
— Хорошо. Посмотрим, — пробурчал он недовольно. Может быть, если прорываться, так будет действительно лучше…
Хун-Ахау хлопнул его по плечу.
— Я рад, что ты согласился, Шбаламке. А теперь пойдем к нашим товарищам и расскажем им все. Каждый из нас должен понимать и твердо знать, что ему делать.
Минуты тянулись как часы. Давно все было объяснено и растолковано. Юноши лежали, растянувшись на земле, и с трепетно бившимися сердцами ожидали наступления ночи.
Шум великого города постепенно стихал. Один за другим гасли мерцавшие вдали огоньки кухонных очагов. Неизвестно откуда потянувшийся запах свежих лепешек напомнил друзьям, что сегодня они с утра не ели. Но в хижине не было никаких припасов, все это знали, и говорить об еде не хотелось, чтобы не смущать товарищей. Не решался на это даже Ах-Мис, больше всех страдавший от голода.
Наконец Хун-Ахау дал знак к выступлению. Мгновение — и с оружием в руках девять юношей вышли за ограду.
Ночь была безлунная, темная, и это благоприятствовало дерзкому замыслу. Впереди шли Хун-Ахау и Шбаламке, за ними — остальные. До лагеря было около получаса ходьбы, по путь прошел совершенно спокойно. Встречавшиеся изредка прохожие почтительно уступали дорогу маленькому отряду, очевидно считая их за ночную стражу. Когда вдали зачернел массив строящейся пирамиды, Хун-Ахау остановил юношей. Еще раз шепотом повторил каждому, что тот должен делать, и они решительно двинулись к лагерю.
Первого часового удалось снять без труда — он стоял к приближавшимся спиной и, позевывая, смотрел на звездное небо. Шбаламке, как и подобает ягуару, беззвучно прыгнул и оглушил его топором. Около входа в лагерь стояло уже двое воинов, а еще пара их прохаживалась неподалеку. Хун-Ахау и Шбаламке кинулись на стоявших около входа, а второй парой занялись остальные. Резкий крик тревоги рассек тишину ночи. На него сбежались другие воины, несшие стражу. Завязалась ожесточенная схватка, в которой и нападавшие и защищавшиеся не щадили себя.
Но исход схватки был уже предрешен. На шум ее лагерь словно взорвался криками, свистом, воплями.
Новый вопль — уже восторга — вырвался у обитателей лагеря. Они плотным кольцом окружили своих освободителей, обнимали их, разглядывали, расспрашивали. В поднявшемся веселом шуме трудно было что-нибудь понять.
К Хун-Ахау протиснулся довольный Укан.
— Пока все идет хорошо, — прокричал он, — что делать дальше?
— Надо установить тишину, — ответил Хун-Ахау, — и прежде всего поговорить с ними!
— Будет сделано! — И Укан исчез среди толпы.
Но добиться тишины оказалось делом нелегким. Освобожденных было более трехсот человек, и всем им хотелось говорить. Наконец спокойствие было установлено, и Хун-Ахау, поднятый десятком могучих рук, оказался над головами собравшихся. Два факела освещали его напряженное лицо.
— Братья! — начал он громко. — Вы освободились из лагеря, вы радуетесь этому! Хорошо! Но помните: это еще не свобода! Чтобы добиться ее, нам надо уйти из Тикаля, а это не так просто. Как только знатные услышат о том, что мы восстали, на нас бросят все войска, которые есть в городе. Мы должны их разбить, чтобы избавиться от рабства. А для этого надо собрать оружие, оставшееся после стражи, распределить его. Кому не хватит — пусть вооружаются дубинами и камнями! Помните: вы должны строго соблюдать все, что прикажут вам наши товарищи, пришедшие со мной. Сейчас мы построимся и двинемся в путь. Укан, Шбаламке! — позвал он. — Разделите всех на отряды по три-четыре десятка человек! К каждому отряду приставьте одного из наших — начальником! Начальники отрядов, ко мне!
Снова началась суета, но уже через несколько минут оружие было собрано и отряды образованы. Стремление к свободе творило чудеса. Хун-Ахау кратко повторил будущим предводителям порядок построения боевой колонны, и они разошлись по местам. Теперь уже каждый командир объяснял предстоящие действия своей группе.
Хун-Ахау посмотрел на звезды. Время шло очень быстро. Успеют ли они к утру пройти самый опасный отрезок пути и добраться до окраин Тикаля? Вряд ли! А битва днем с опытным противником для его войска — дело почти безнадежное!
К юноше подошел запыхавшийся Цуль.
— Владыка, — начал он, поклонившись, — я разузнал для тебя все…
Хун-Ахау обнял старика.
— Что ты, Цуль, — сказал он смущенно, — какой же я владыка? Уж ты-то знаешь, что я такой же раб, как и ты и все они. Может быть, завтра они будут свободны, — он показал на находившиеся кругом отряды, — а может быть, все мы падем в битве еще этой ночью. Так что ты узнал?
Старик сообщил ему, что након и его войска еще не возвратились в Тикаль. Где они находятся — неизвестно. Во дворце правителя жрецы молятся около тела умершего. Большинство воинов, оставшихся в городе, сейчас находится около дворца Ах-Меш-Кука — новый владыка бережет себя. Там еще не спят; Ах-Меш-Кук послал своих соглядатаев выслеживать, куда девались након и Кантуль. В городе ходят усиленные наряды стражи…