Воин Забвения. Гранитный чертог
Шрифт:
Для того, чтобы настроиться на сражение – лучше не придумаешь.
Отвары Лерха Млада в этот день пить отказалась. Лекарь поворчал, пытаясь уговорить её, упрекая в глупости и самонадеянности. Вот только казалось, что от его снадобий всё тело накрывает излишняя вялость. Возможно, она помогала сберечь и накопить силы, но теперь, в преддверии поединка, Млада хотела чувствовать всё так, как обычно. Чтобы быть уверенной, что не пропустит удар, сможет со всей сноровкой, на которую нынче способна, уйти от атак.
На разминку она вышла, когда на ристалища опустились плотные сумерки, а кмети разошлись после вечери
Пусть смотрит.
Млада же постаралась отрешиться от всего, что окружало её, и найти внутри себя ту правду, за которую собиралась сражаться назавтра. Пусть никогда она и не могла сказать, что заслуживает доверия. Скорее, от неё стоило бы бежать подальше любому человеку. Потому как слишком долго поначалу Наставник, а затем и Песчаный Ворон заставляли её забыть о честности и чести, что выходили за пределы Кодекса Гильдии. Но не в этот раз. Теперь ей предстояло защищать и то, и другое. И это было странно. Непривычно. И потому требовало особого сосредоточения.
Гасло над стенами Кирията ясное небо. Витал в воздухе запах жухлой травы, влажной от растаявшего за день снега. Колени через ткань кололо песком. Млада сидела недвижно, вдыхая вечернюю прохладу. И ощущала, как всё ближе подступает со всех сторон грядущий день поединка.
***
Утром, едва рассвело, в дверь громко постучали.
Стоило только Младе пошевелиться, как принуждённое к тренировке тело ответствовало ломотой в каждой мышце. Если вчера она не чувствовала в себе сил победить Ждана, то сегодня – просто подняться с постели. Возможно, и правда не стоило отказываться от снадобий Лерха.
Стук повторился.
Морщась, Млада всё же встала и тут же чуть не рухнула на пол – раненая, но, казалось бы, неплохо зажившая нога волочилась едва не тряпкой. На мгновение в груди лизнуло холодом. Млада села, схватилась за онемевшее бедро и ощупала его. Нет, прикосновения пальцев слабо, но ощущались. И, нарастая, до колена пронеслась лёгкая волна боли, теперь даже приятной. А за ней и покалывание.
Стук раздался снова.
– Да войди уже!
В клеть заглянул вихрастый русый отрок.
– Бажан передаёт, что пора собираться на поединок, – он вошёл боком, неся поднос с пышущей жаром снедью. – Сказал, среди кметей тебе до Божьего суда запрещено появляться, а потому завтрак приказал принести сюда.
Он поставил поднос на стол и спешно пошёл к двери. Какая странная для Бажана заботливость – Млада в поварню могла и сама сходить, если бы сильно припекло. Она почти что с отвращением посмотрела на еду. Нутро сжалось, давая понять, что ничего в себя не примет. Да и плохое дело – набивать живот перед тем, как вот-вот предстоит выйти на ристалище.
– Можешь унести, – бросила она вслед мальчишке. – Только сбитень оставь.
Тот обернулся и, быстро справившись с мелькнувшим на лице недоумением, забрал всё, оставив на столе лишь кувшин и кружку.
Всё время до полудня Млада неспешно и вдумчиво готовилась к поединку. Слегка размяла раздражающе ноющие мышцы, заплела аккуратную косу, повязала лоб кожаным ремешком – чтобы выбившиеся волосы не попадали в глаза. Это потребовало необычно много усилий. Под конец сборов Млада чувствовала себя измочаленной, будто уже намахалась вдоволь с прытким и сильным противником. На первое время для поддержания бодрости горячего сбитня оказалось достаточно. Только вот кружка казалась на удивление тяжёлой – что же будет, когда Млада возьмётся за меч.
Но она отогнала тревожные мысли. Будь, что будет.
Отрок пришёл во второй раз. Млада молча последовала за ним. Они вышли на задний двор, как и прошлым днём засыпанный снегом, но уже не таким хлипким и расползающимся под ногами. В воздухе явственно ощущался только-только отступающий под напором солнца морозец. Небо освободилось от ночных облаков, и теперь сияло умытостью и холодом близкой зимы. Вокруг было на удивление пусто.
А издалека уже нарастал гул голосов.
Они прошли мимо ристалищ через арку во двор у восточных ворот. Там собралось множество городского люда, который скоро прослышал про поединок. Мужчины и женщины даже отложили каждодневные дела, чтобы поглазеть, как двое будут отстаивать свою правоту. А уж сколько тут было любопытных подростков и детей! Среди остальных мелькали и знакомые лица кметей. Горожане собрались вокруг нарочно огороженного на этот случай ристалища, гомонили, смеялись – для них это было развлечением. Ведь не каждый день на княжеском дворе вершится Божий суд. В Кирияте, где давно уже жили разные народы, люди, верно, стали забывать об обычаях предков, а уж тем паче потеряли значительную долю трепета перед ними.
Отрок вывел Младу к ристалищу. А напротив, под присмотром друзей, уже стоял Ждан. Щёки его раскраснелись, посверкивали болотные глаза. Он просто лучился силой и готовностью разорвать противника да разметать ошмётки по всем сторонам. Млада не изменила каменного выражения лица даже в ответ на его самоуверенную улыбку.
Горожане, растревоженные появлением обоих противников, вдруг притихли. К установленному на пёстром ковре креслу вышел князь в сопровождении воевод. Он сел, обвёл всех собравшихся взглядом, а Хальвдан и Бажан, по установленному порядку, встали за его правым и левым плечами. Вслед за ними появился и Ратибор – он остановился рядом с верегом, не глядя по сторонам. Даже на сына не посмотрел. Будто случилось накануне что-то, что подкосило его веру в правоту Ждана.
Дождавшись, пока люди замолкнут окончательно, когда стихнут злые шиканья на тех, кто всё никак не мог наговориться, правитель встал, откинул от бедра ткань богато расшитого корзна[1], показывая висящий на поясе меч. Спокойно, но громко он обратился ко всем:
– Сегодня все мы увидим, на чью сторону встанут Боги в разрешении спора между двумя людьми. Свою правоту они докажут, когда сойдутся в поединке. Оба противника выбрали мечи. Дабы они не покалечили друг друга, боевое оружие будет заменено турнирным. Победителя поединка мы признаём правым, с него будут сняты все подозрения в нечестности и в недостойных деяниях. Проигравший же должен будет ответить за злые умыслы против другого, за намеренную клевету или ложь, произнесённую передо мной, князем Кирията, перед честными людьми и взором Богов.