Воин. Возвращение
Шрифт:
— А ты, Влад, что делать станешь? — Титыч все-таки задал вопрос, на который мне не очень хотелось отвечать. Но и его можно было понять.
— В гости к зелененьким наведаюсь… Интересно поглядеть, как они устроились. Может, перейму чего в дизайне и архитектуре.
— Нет!!
Так, девчонки с кляпом справились и решили, что им уже можно вставить свое мнение.
— Мы тебя не отпустим одного.
— Знаешь, Титыч, я вот тут подумал, — начал я неспешно. — Что поживу-ка я еще немного бобылем. Одному привычнее. Ты, когда Листицу мне сватал, говорил: тихая, покладистая, даже не заметишь, что в доме кто-то появился. А она не только строптива — на каждом шагу мне перечит, так еще и подружкой такой же обзавелась. Все, решено: забирай обратно…
— Хорошо, Влад, — девушка ответила так тихо, что я едва расслышал. — Будет так, как скажешь. Но только одного я тебя в топи не пущу…
— А девка права, — кивнул Ярополк.
Предатель. Он что, никогда не слыхал о мужской солидарности? Или не понимает, почему я не хочу брать с собой девчонок? Рейнджеры, блин!
— Утопнешь… — продолжил староста, не обращая внимания на мое усиленное мигание и прочие гримасы.
— Это ж с какой радости?
— Ты же скрытно к гоблинам подобраться хочешь, верно? А другого обходного пути, как через топи, туда нет.
— Ну, так что? — я проиграл, но согласиться с этим еще не мог. — Я же на этих болотах вырос.
— Не на этих, Влад. Многое изменилось. Там где стежки были протоптаны — теперь трясина. Ночью не пройдешь. А днем — гоблины заметят. Так что хозяюшки твои, дело говорят. Зря серчаешь…
О, уже не хозяйка и подружка, а — хозяюшки…
'Ну, чего упрямишься, как баран перед новыми воротами?'
'Это кто?! — я чуть не подпрыгнул от злости. — Обложили?! Все умные, а я один дурак получается?'
'Получается…, получается…, получается… Это эхо…, эхо…, эхо…'
— Чего?! — от такого массированного наезда, я даже растерялся чуток.
'Собственно, чему ты удивляешься? В пустой-то голове, только эху и гулять, со сквозняком перекликаясь…'
— А с Хозяином я парочку ребят отправлю. Не волнуйся… — повторил Титыч, решив, что это я его не расслышал. — Главное, сам на рожон не лезь. И девушки тебе в этом, тоже пригодятся. Будешь осторожнее…
* * *
Дорогу сквозь топи девчонки знали. Оно и не удивительно, сколько раз хаживали сюда за разными ягодами. И все-таки провалиться в трясину исхитрилась одна из них. Получив очередное восемьсот шестьдесят четвертое, последнее китайское предупреждение, в виду инсинуаций по поводу системы проветривания чердачных помещений и обещание кое о чем подумать вслух, дух моего тезки постарался изо всех сил. Я 'вспомнил' об этих болотах все!
Естественно, сначала была сцена примирения с искренним уверением, что впредь, никогда. Полнейшее повиновение и никакого волюнтаризма. Потом, переправа на лодке, в обвод острова. Не волоком же ее тащить…
Помню, как-то хохотал от души над геологом, спросившим у чукчи в лодке, на веслах которой сидела беременная женщина: 'что он делает?', и получившим ответ: 'жену в роддом везу'. Мои женщины хоть и не беременны, тьфу-тьфу-тьфу, ну так и я не чукча. А посему место на веслах мне было уготовано по умолчанию. Ничего, приноровился, поднатужился и… справился. Трудно с непривычки, но и не бином Ньютона.
Дальше передвигались ломаным зигзагом. Ориентируясь по приметам… Очевидным девушкам, и скрытым для меня. Пока я окончательно не потерял терпения и не поговорил по душам с подселенцами. Сразу полегчало. Привычный к болотистой местности, Влад Твердилович, заранее знал: куда шагнуть, а в которую сторону, невзирая на заманчивую гладь, соваться нельзя.
А примерно спустя полчаса, я обратил внимание, что хлюпанье и чваканье, производимое вразнобой нашим трио, превратилось в слаженный дуэт. Оглянулся и не увидел Милки.
Хорошо, не успели далеко уйти. И то, трясина уже успела втянуть девчонку по пояс. Вроде нестрашно, но у пигалицы от талии до подбородка всего ничего, чуть больше пяди. А главное, глазенками сверкает, на личике вся прямо, как луна белая и молчит… Но вилы не выпустила. Так мы ее и вытащили. Сперва подвели поближе, как большую рыбу, чтоб не сорвалась, а потом и на ноги поставили. Трясется, дрожит, зубами такую дробь выбивает, что аж самому холодно стало и, опять, молчит.
— Эй, чудо, ты пискни хоть что-нибудь. Или совсем онемела со страху? Нас почему не позвала?
— Т-т-так… м-м-могли… ус-с-слышат-т-ть…
Мать моя женщина, а отец мужчина! Она оказывается в героиню поиграть захотела. Партизанка, дочь партизана! Медаль за мужество, посмертно получить захотела.
Пощечина хлестнула, как выстрел. Каюсь, не сдержался. Если б не Листица, девчонка точно опять улетела бы на глубину. А так только качнулась всем телом.
— Спасибо…
Порву, как тузик грелку! Своими руками задушу дуру, чтоб потом совесть не мучила. Идиотка! Что она там бормочет?! Какое 'спасибо'? Кому 'спасибо'? Мне?!
Милка шагнула вперед и уткнулась лицом мне в солнечное сплетение. Плечики ее вздрогнули. Хотя, какое там 'вздрогнули', ее ж колотит, как в лихоманке.
— Испугалась, — провел я ладонью по мокрой спине, ощущая под рукой странный холод.
— Нет… Замерзла… Там… родник… Я… прямо… в… него… угодила…
Родник — это серьезно. Плавали, знаем. Она ж в нем не меньше десяти минут просидела.
— Где здесь можно, если не огонь развести, то хоть на сухом посидеть?
Листица поняла.
— Тут, нигде. А вот если чуток в сторону свернуть, то есть один островок.
— Тогда, вперед. Гляди в оба, хватит с нас одной утопленницы, но — поторопись, солнышко. Если мы ее сейчас не отогреем, то до утра…
Как чувствовал. И все же дал себя уговорить. Прямо, затмение нашло. Нужен был проводник, так взял бы кого из парней. На крайний случай — Листицу. Так нет же, потащились всем семейством. В общем, можно было еще долго и нудно пенять себе, но дело это скучное и бесполезное. Французы называют подобное самокопание — красноречием на лестничной клетке. Дверь уже захлопнулась, а ты все прокручиваешь в голове, как бы пошел разговор, если б ты сказал вот так, а не так…