Воин
Шрифт:
Священник вздохнул и мягко произнёс.
— Сын мой, я начинаю понимать, что вы много плохого испытали в своей жизни, раз в каждом встречном видите врага.
Я усмехнулся в ответ:
— О, поверьте, это далеко не так!
— Но ваши слова это подтверждают, — укорил меня священник.
— Я просто хотел сказать, что каждый должен заниматься своим делом и не лезть в чужой монастырь со своим уставом. Вы должны утешать страждущих и наводить порядок в их душах, а я должен защищать людей от врагов. Разве это не справедливо?
Священник подумал
— Но вы же проповедуете насилие своим людям, разве это правильно?
Я выдохнул, похоже, разговор затянется надолго.
— Отче, я не проповедую насилие ребятам, я только хочу, чтобы они не думали, убивая врагов, не терзали себя сомнениями, а просто делали своё дело, защищая мирное население.
— Но вы же говорили им, что жалость к врагам недопустима, а это не так!
— Неужели? — ехидно спросил я.
— Да! — с уверенностью заявил священник. — Любое создание Единого, даже погрязшее в грехах, может исправиться и вернуться на путь истинный. Не стоит лишать его жизни только потому, что его заблуждения противоречат вашему мировоззрению.
— Отче, а разве применимо это к степнякам? — поинтересовался я.
— Это касается всех разумных созданий, — отрезал мой гость.
И этот священник живёт на границе? Разве он не повидал жизнь во всех её проявлениях? Разве на его глазах не убивали людей? Как он может после этого говорить такое?
— Святой отец, а вы давно здесь живёте? — уточнил я.
— Уже год, — ответил священник.
— И что, жизнь вас ещё не убедила в несправедливости ваших утверждений? Как вообще такое возможно? Вы что не замечали нападений, убийств? Значит, вы жалеете степняков, а не людей, убитых ими?
Я начинал закипать. Спокойно, сказал я себе, если ты дашь ему в морду, ничего не поменяется, а люди просто не поймут.
— Не искажайте мои слова! — ответил мне мой гость. — Я не говорил, что их нужно оправдывать, я лишь сказал, что их нужно пожалеть! Они не понимают, что творят, и какая им будет уготована расплата за все их грехи. Я не говорил, что нужно бросать оружие при набеге и уговаривать их обратиться в лоно истинной веры, но всё же им нужно давать хотя бы возможность исправиться! Вы же лишаете их этого!
— Это когда же это? — не понял я.
— Вы хладнокровно убиваете пленных, пытаете их. Я вижу, что в вас нет ни капли сострадания к загубленным вами заблудшим душам. Это очень плохо, потому что свидетельствует о том, что тьма уже глубоко проникла в ваше сердце.
Тьма? Это о чём он? Я даже не заметил, как мы плавно поменяли тему разговора. Священник между тем продолжал, глядя на моё удивлённое лицо:
— Да-да, тьма уже вовсю завладела вашими помыслами и постепенно уничтожает вашу душу. Ваши заблуждения — не что иное как результат её губительного воздействия. Посмотрите на себя, ведь вы стали хладнокровным и безжалостным убийцей, разве вы не видите этого.
Я задумался и кивнул. Правильно меня эльфы так назвали, ведь судя по моим делам, это прозвище я оправдываю на все сто. Правда, в их пророчестве говорилось,
Священник вздохнул и мягко сказал:
— Мне жаль вас, Алекс. Разве вам не тяжело жить, имея на душе такой тяжкий груз грехов. Разве вам не хочется очиститься от скверны? Расскажите мне, как вы дошли до этого?
Так вот в чём дело, неужели всё упирается в банальное любопытство?
— Святой отец, я не привык раскрывать свою душу перед каждым встречным. Более того, в целом мире всего одна живая душа знает почти все мои тайны, и я хочу, чтобы так осталось и впредь. Если вам жаль меня, то я прямо вам заявлю — оставьте свою жалость для других. Да, я убийца, но мне это ничуть не мешает. Более того, сейчас я — единственная надежда Города, поскольку без меня он бы уже был захвачен врагом. Если вам всё ещё интересно, то меня всё же немного тяготит то, как легко я убиваю. Но это больше наследие моего прошлого, когда родители мне говорили примерно то же, что и вы сейчас — о том, что жизнь бесценна и прочая… Да, я ничего не чувствую, когда убиваю врагов, но это и хорошо, ведь если бы они мне снились в кошмарах, было бы значительно хуже!
— Но это позволило бы вам сохранить свою бессмертную душу. Ведь переживания по поводу содеянного есть ни что иное, как отражение нашей души!
— Нет, это всего лишь результат нашего воспитания. Если одному ребёнку всю жизнь твердили, что убийство — это плохо, а второго с рождения обучали искусству боя, то результат будет вполне очевиден.
Мой гость сокрушённо покачал головой. Мы немного помолчали.
— А может быть вы убиваете так легко, потому что это всего лишь люди? Не задумывались ли вы над этим? — попробовал священник другой подход.
Я сначала не въехал.
— Что вы имеете в виду?
— Я хотел сказать о том, что вы ничего не чувствуете только потому, что это не ваши соплеменники? Будь на их месте эльфы, чувствовали бы вы жалость к ним?
Я покачал головой.
— Поверьте, эльфы никогда бы не стали действовать так глупо, но если бы вдруг именно они были по ту сторону города, то я убивал бы их также без лишних эмоций. И то, что они были бы моими соплеменниками, только добавило бы мне скорости в их умерщвлении, потому что я знаю, что никто кроме меня в этом городе не смог бы противостоять им на равных, а поэтому я не стал бы с ними долго возиться…
Я замолчал и подумал, что опять распустил свой длинный язык. Вон, теперь священник сидит, настороженно на меня уставившись. Наверное, думает, что я и его с лёгкостью сейчас прирежу, а потом закопаю за домом под малиной. Кстати, давно нужно было глянуть, что у меня там растёт… Так, пора бы и выпроваживать гостя, который отнял у меня столько свободного времени, но священник всё же не унимался.
— Но почему же вы так ненавидите всё живое?
— Притормозите коней, святой отец! Безразличие вовсе не означает ненависть.