Воин
Шрифт:
Всего картин было четыре. На первой я сумел разглядеть массивного старца с белой и пушистой бородой, простиравшего руки над коленопреклонёнными мужчиной и женщиной. Из ладоней Единого (а кем же ещё мог быть этот старец?), изливалось белое сияние на людей. «Плодитесь и размножайтесь» — так я окрестил для себя эту картину и перешёл к следующей. На ней была изображена сцена будущей битвы. В правом углу рин… — тьфу! — поля располагалась армия нечисти, насколько я мог заметить, состоящая из уродцев всех форм и размеров. Она была чёрной, что было вполне естественно. Напротив располагалась армия светлых, как мне показалось, состоящая из одних людей в белых одеждах, а посередине возвышался
Вот она меня удивила. На ней был изображён печальный Единый, который склонился над убитым человеком. Хотя нет, человеком этот воин никак не являлся. У него были удлинённые острые уши, а широко раскрытые глаза были ярко жёлтыми, которые сильно выделялись на фоне его тёмной кожи. Сравнив его с виденными мною ранее тёмными эльфами, я отбросил предположение, что он из их числа. Эту расу я не смог вспомнить, хотя вроде бы изучил всех разумных в эльфийском лесу. Чем-то он был мне очень симпатичен, наверное упрямством, застывшим у него на лице, волевом и благородном. Я было подумал, что Единый наклонился над воином, чтобы воскресить его, но потом заметил, что тот меч, который торчит из тела неизвестного уж очень напоминает тот клинок, что бог вручил людям перед битвой.
Понятно, подумал я, битва для нечисти закончилась неудачно. Во мне даже шевельнулась жалость по отношению к поверженному воину, как я догадался, предводителю тёмной армии. Ведь он привёл своих для честной битвы, а светлые достали козырь из рукава — божественное оружие, которым и закололи храбреца. Нечестно вышло, неудачное изображение для того, кто хочет всем сердцем уверовать в постулаты этой религии. Хотя, возможно, что другие этого просто не замечают, а это у меня так мозги заточены. Пожалев ещё раз погибшего полководца, бывшего достойным противником, раз даже Единый выказывает ему на этой картине толику уважения, я повернулся назад, чтобы рассмотреть последнюю картину, висевшую прямо над входом.
Едва бросив на неё взгляд, я поперхнулся, а потом быстрым шагом покинул церковь, прижав ладонь ко рту. Выйдя из церкви, я зашёл за угол, где росли зелёные кусты и не было никого из свидетелей и стал пытаться унять смех, рвавшийся наружу. Только бы не расхохотаться, подумал я, стены церквушки очень тонкие, все сразу услышат, а это будет весьма некрасиво. Но это было сложно, так как перед глазами стояла эта последняя картина. Почему меня она так рассмешила, спросите вы. Я легко отвечу — на ней был изображён Единый, который, вытянув вперёд правую руку, с серьёзным лицом указывал пальцем на всех, кто смотрел на картину. Его поза, а также этот указательный палец настолько походили на наш известный плакат «Ты записался добровольцем?», что сейчас я с трудом удерживался от смеха. Единственным отличием от бравого красноармейца было то, что вместо винтовки Единый в левой руке держал развёрнутый свиток, что ещё больше подтверждало данное выражение.
Я закрыл лицо руками, пытаясь вспомнить, зачем мы, собственно, здесь собрались. Это же печальное событие, Кин погиб, причём погиб глупо и случайно. Меня стало отпускать, но смех всё ещё рвался наружу, заставляя меня задерживать дыхание, чтобы не фыркнуть ненароком. Сзади подошёл кто-то и положил руку на моё вздрагивающее плечо. Это меня немного лишило моей весёлости, но прежде чем я обернулся, сзади раздался голос Хагела:
— Не переживай так, Алекс. Ты не виноват в его смерти, и не нужно так убиваться. Все наши судьбы в руках Единого, который сегодня решил забрать к себе душу этого славного парня…
Так он подумал, что я тут рыдаю, что ли?
— Алекс, процессия уже выходит из церкви, ты присоединишься? — спросил меня Хагел.
Я убрал руки от лица, вытерев несуществующие слёзы, чтобы подтвердить версию командира и кивнул, поворачиваясь к нему.
— Тогда пойдём, — сказал мне Хагел и первым вышел из-за угла.
Я последовал за ним с серьёзным выражением лица и вместе подошёл к похоронной процессии, что медленно выдвигалась из церквушки. Впереди шёл священник, а за ним мои парни несли носилки с телом Кина. Сохраняя каменные выражения лиц, мы подошли к святому отцу и пристроились по бокам. В этот раз шествие не затянулось, не было женщин, несущих свечки, хотя зажжённые факелы парням всё же выдали. Мы торжественно прошли через весь город и вышли с чёрного входа, направляясь к кладбищу. По причине малочисленности виновников торжества священник ограничился весьма коротким рассказом о доблести моего бойца, который отдал свою жизнь за других. Когда он уже было собирался передать слово для прощания мне, Хагел вдруг коротко качнул головой и священник просто закруглился и велел парням засыпать могилу, коротким жестом благословив усопшего.
После этого все разошлись по домам, а я, пользуясь случаем, предупредил своих парней, чтобы и сегодня были наготове. Да, нападения я жду не раньше, чем через денька два, но подстраховаться всё же не мешает. Поэтому я после того, как вернулся в Город, зашёл ещё и в загон, где держали лошадей. Оказалось, что там дежурили двое пареньков, которые заверили меня, что и сегодня, и впредь конюшня будет готова снарядить всадников в любое время суток. Я подивился их рвению, не иначе как Хагел побеспокоился и предусмотрительно позаботился о том, чтобы задержек перед отправкой отряда больше не возникало. Поблагодарив мальчишек, я отправился спать, так как на Город уже давно опустилась ночь, а утро сегодня было весьма суетливым.
Вот только сразу заснуть мне не удалось — в моём доме уже ждала Кара, которая, счастливо улыбаясь, напомнила мне о вчерашнем долге. Она ушла только через час, умиротворённая и весьма довольная, а я ещё облился водой из заботливо наполненной кем-то бочки во дворе, смывая с себя тяжкий трудовой пот. В этот раз я даже не почувствовал, когда ко мне пришла Темнота, а просто нырнул в угольную яму, из которой тем не менее вынырнул через пять минут, когда в моей голове прозвенел будильник. Матерясь на все лады, я накинул форменную куртку и подхватил своё оружие, затем выбежал на двор и крикнул.
— Тревога! Отряд, по коням!
В этот раз задержка была совсем пустяковой — всего полторы минуты понадобилось, чтобы получить осёдланных лошадей. Теперь я уже не увидел полуголых бойцов, все явились при оружии и с полными флягами лимэля. Это я проверил отдельно. Секунду помедлив, я приказал воинам Хагела остаться в Городе, так как сработала сигналка в юго-западном направлении, что было весьма недалеко от той точки, где моя цепь сигнальных линий заканчивалась. Я очень опасался второго отряда, который мог подобраться совершенно незаметно. Поэтому мы и выехали всего двумя десятками, направляясь к месту тревоги.