Воинствующий мир
Шрифт:
А что в Петербурге? После того, как император Павел Петрович узнал о ситуации в Швеции, в своей импульсивной манере начал нагнетать и провоцировать политику, которую в будущем могли бы назвать «перепокажем Кузькину мать». Возобновились разговоры про Северную войну, и что правнук Петра Великого способен охолонуть шведов и сейчас. Дошло до того, что император Павел прибыл к «Медному всаднику», той ранее ненавистной скульптуре с изображением Петра Великого, которая, впрочем, пока так не называлась. И вот два часа Павел Петрович стоял и смотрел в сторону, куда направлен взор первого русского императора, отлитого в бронзе. Вроде бы как он «смотрел» на Швецию. Конечно,
И вот в это же самое время будет опубликован вирш про Полтавскую победу. Весьма содержательный и образный сюжет, где главную роль играет кумир нынешнего императора — Пётр Великий.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся вдруг Вяземский.
— Папенька? — всполошилась Катя.
— Ох, и плут же твой жених, Катенька, — сказал Вяземский, убедивший себя, что всё будет хорошо.
— И когда сей вирш выйдет? — спросила княгиня Оболенская, также догадавшись о причине смеха племянника.
— На днях, — ответил Лев Алексеевич Цветаев.
*……….*……….*
Гатчино
25 июня 1797 года
Не выдержал государь и прелестей Петергофа. Всё вокруг напоминало ему былые времена, то самое «бабское правление». Все потехи, эти золотые скульптуры, фонтаны и шутейки были в понимании императора неуместными. Уже он, русский самодержец, упросил Аннушку Лопухину поехать на пару недель в Гатчино. Такое родное, привычное Гатчино.
Павел Петрович словно хотел закрыться ото всех, искал ту норку, куда можно забраться, и никто не найдёт. Гатчинский дворец был такой вот норкой. Это было место расположено достаточно далеко, чтобы многие беспокоили, и привычно, где каждый пост солдат-гатчинцев был известен государю, так как он лично расставлял караулы. Да, это уже не те, не его воины. Гатчинский полк был растворён в гвардейских частях, чтобы укрепить лояльность Павлу, и собирать вновь бывшее расформированным подразделение не было смысла. Теперь вся армия должна, обязана стать «гатчинцами», на то и направлена военная реформа.
Павлу более всех остальных парков были милы гатчинские пейзажи, с его отъездом несколько запущенные, уж больно местами трава была высокой. Но сейчас, когда Павел Петрович неожиданно приехал во дворец, где провёл большую часть своей жизни, испуганные придворные чины нагнали садовников. Император даже не сделал взыскание за то, что парк ранее не поддерживали в должном виде, уж больно понравилось Павлу Петровичу лицезреть, как прямо на глазах преображаются гатчинские красоты.
— Ваше Императорское Величество! — прервал полёт мыслей государя Пётр Алексеевич Пален, петербургский генерал-губернатор, становившийся более чем просто главным чиновником столицы.
— Позовите Кутайсова! — повелел император и, словно оправдываясь, объяснил Палену, зачем именно. — Иван Павлович мне также докладывал о возможной измене. Посему совместно и обскажете всё, что происходит.
Кутайсова не сразу нашли. За время поисков брадобрея Палену удалось разговорить государя на отрешённые темы и понять, какую всё-таки позицию имеет император. Строг ли он? Будет ли расправа, или стоит предупредить решение государя и самому просить о снисхождении. Пётр Алексеевич уже тонко чувствовал настроения русского императора и часто мог предугадать направление мыслей государя. Это, как раз, и было главное оружие Палена — знать, что может сказать император в следующую секунду.
— Говорю с вами,
— Простите, Ваше Величество, вы сейчас вспомнили о своём великом прадеде, чьё имя я недостойно ношу? Никто не сравнится в деяниях своих с Петром Алексеевичем Великим, если только не его достойнейший правнук, — сказал Пален с умеренным, на грани того, чтобы не возмутился император, пафосом.
Павел Петрович откровенно не любил лести, пафоса, но когда вопрос касался его сравнения с великими предками, будь это Пётр Великий или иной прадед, Карл XII Шведский, позволял говорить приятные слуху слова. Пален пользовался такой возможностью более всех остальных придворных.
— Нет, определённо, Кутайсов получит взыскание! Сколь его долго могут искать? Впрочем, есть у меня один вопрос не для Ивана Павловича. Я спрашивал уже у Безбородко и спрошу вас, — император пристально посмотрел на своего любимца. — Как вы допустили, что в издании журнала «Магазин общеполезных знаний» вышли два вирша Надеждина… Сперанского? И почему до сих пор этот журнал издаётся?
— Позвольте, Ваше Величество, сперва ответить на второй вопрос! — дождавшись разрешительного жеста от Павла, Пален продолжил. — Это издание о моде быстро уловило суть того, что требуется. Там вышли и по сию пору продолжают издаваться статьи, разоблачающие никчёмность французской моды. Кроме прочего, через журнал мы провели заметки о важности и даже эпохальности становления вас, Ваше Величество, как магистра Мальтийского ордена.
— Шельмы! — усмехнулся Павел. — И помогают и вредят. Осталось понять, чего более.
— Ваше Императорское Величество, вы желаете спросить о вирше, прозванном «Узник», или о стихосложенном повествовании о Полтавском сражении? — Пален вновь предугадал интерес государя, впрочем, в данном случае это было несложно.
— Вот я и говорю, что «Узником» Надеждин вредит и вызвал моё неудовольствие, а вот «Полтавой»… — Павел задумался. — И отчего этот юнец полез в дела, которые его и вовсе не касаются? Писал бы и далее вирши, да служил в Уложенной комиссии.
В пяти шагах от прогуливающихся мужчин появился ещё один… Мужчиной Кутайсова было сложно назвать, если использовать не физиологические особенности, а, скорее, характер и отношение ко многим вопросам чести. Между тем, если мерять по характеристикам физиологии, то Кутайсов как раз за последний месяц сильно прославился. Как же, он урвал себе в любовницы саму мадам Шевалье, ну, или Луизу Пуаро! Француженку, приехавшую в Петербург со спектаклями и пленившую не один десяток мужчин.
— Пришёл, негодник!
Павел улыбнулся, завидев чуть в стороне Кутайсова. Между тем, это поняли и Кутайсов, и Пален, улыбка императора была скованной.
— Герой дамских романов, — улыбка государя несколько сошла и образовала скорее гримасу раздражения. — На мадам Шевалье поступил анонимный донос, что она шпионит на Францию [Луиза Пуаро в РИ, действительно, обвинялась в шпионаже на Наполеона].
Донос был отправлен императору, в его ящик, куда мог кинуть бумагу любой, уже после ареста Сперанского. Сделал это Карп Милентьевич, один из людей арестанта. Были там и другие доносы. Вот только Сперанский не знал, что именно Палену было доверено разбирать множество доносов и просто язвительных писем. Павел, было дело, сам хотел иметь такое вот общение с народом, но когда среди множества доносов и хвалебных писем он обнаружил карикатуры на себя и оскорбления, то доверил проверять почтовый ящик Петру Алексеевичу Палену.