Воинствующий мир
Шрифт:
Брадобрей был, конечно, скользким и неприятным человеком, даже малообразованным, если сравнивать с другими сановниками. Но чего не отнять, умён и прозорлив. И Кутайсову не был понятен один момент. Почему вопрос с арестом Сперанского висел в воздухе до разговора Палена с этим чиновником. Чего хотел петербургский генерал-губернатор от Сперанского, сильно беспокоило Кутайсова, который предполагал, что Пален ведёт свои игры.
Согласись Михаил Михайлович Сперанский с предложением Петра Алексеевича Палена, так и никакого ареста не случилось бы, а донос, который, пусть и написан Кутайсовым, до императора бы не дошёл. Но
— Пусть все думают, что я проявил милость, но не ошибся, — выказывал свою волю государь. — Сперанского объявите, как…
— Молодого человека, который запутался, мог быть вовлечённым в дела против государства, но одумался, — после некоторой паузы, которую взял император на обдумывание формулировок, Пален решился сам озвучить решение.
— Ваше Величество, вы можете сказать, что он сочувствующий республиканцам, но после беседы сменил своё отношение, ибо заблуждался. Это позволит ещё больше навести страха на тех, кто смотрит в сторону революционной Франции, — сделал своё предложение и Кутайсов.
— Была бы моя воля, а не любовь к своему брадобрею, так и тебя, Ваня, можно отправить в Петропавловскую крепость для беседы. Я же говорил, что слово «революция» запрещено! — полушутя сказал император.
Кутайсов принялся объясняться, но был остановлен жестом Павла.
— Государь, может отослать Сперанского в Лондон или Берлин? Оттуда в нашу Академию наук приходят письма с прошением или прибыть европейским ученым в Россию из Пруссии али Австрии, Англии, или чтобы послать в Европу самого Сперанского, — последовало новое предложение от Палена.
Павел задумался. Отправить этого пиита и учёного в Европу — хорошее решение. Вот только Аннушка, с которой успели переговорить некоторые фрейлины императрицы, просила в своей наивной и глуповатой манере, чтобы Павел Петрович повлиял на Сперанского, и тот продолжал сочинять любовные вирши, пришедшиеся столь по душе любовнице императора. Так что пусть останется в России Аннушке на невинную радость.
— В Петербурге видеть его пока не желаю. В остальном он вольный. Если с кем станет говорить крамольные речи, снова брать и спрашивать уже строго! По его службе, так пусть решает Пётр Васильевич Лопухин, новый генерал-прокурор. Или этого Тимковского пусть поставит замест Сперанского. Но начинания по судебным уложениям продолжать должно. Они уже великую пользу приносят, — явил свою волю государь.
Чуть позже, когда состоялся очередной разговор с Аннушкой, император решил ещё чуть больше смягчиться. Сперанский хотел, чтобы состоялась русская кругосветная экспедиция? Пусть так и будет. Но подобное решение императора продиктовано отнюдь не желанием Сперанского, вернее, точно не только им.
Так, в контексте отношений со Швецией, да и с Францией, император решил позволить такое мероприятие, как демонстрация Андреевского флага в разных частях мира. Пусть Европа видит, что русские могут плавать далеко и даже в потенциале угрожать морским коммуникациям. По крайне мере, для себя Павел Петрович именно так объяснил решение.
А ещё Аннушка рассказала своему возлюбленному о том, что дочь Андрея Ивановича Вяземского, оказывается, влюблена в Сперанского, и что там сговорено о свадьбе.
Это княгиня Оболенская постаралась приблизить женское счастье своей
Павел любил такие вот сюжеты, когда его подданные влюбляются и через разные препятствия женятся. Император считал, что читать про подобные истории, изложенные на страницах дамских романов, не пристало мужчине, но вот послушать от своей милой дамы сердца вполне достойно рыцаря.
Так что последовал указ императора, который историками будущего, вероятно, будет расценен, как очередное доказательство неадекватности Павла. Государь предписывал своему подданному, генерал-губернатору Нижегородской губернии Андрею Ивановичу Вяземскому, не препятствовать любви его дочери и действительно статского советника Сперанского.
Казалось, разве такими делами должен заниматься император? Неужели Павлу было важно влезать даже в личную жизнь дворян, ещё больше ограничивая их свободу. Но указ сохранится, и по нему будут защищать диссертации, выходить научные статьи. А всего-то, на самом деле, рыцарь Павел сделал маловажную для себя уступку даме сердца Аннушке, чтобы чуть позже, когда рыцарь тайком проникнет к своей возлюбленной, уже она сделала маловажную уступку.
Глава 10
Петербург
11 июля 1797 года
И всё-таки странная в России складывается внутренняя политика. Есть император, и всё, что он скажет, ближайшие к нему чиновники сразу же стараются выполнить, при этом они не особо избирательны в методах. Но есть иная сторона жизни и в столице, и в иных городах. Речь идёт не о неисполнении указов государя, а скорее, напряжении в поисках тех действий, которые могли бы позволить жить по-старому, но при этом не быть в подобном кощунстве замеченными. Дворянство ищет, как обойти закон, и между собой в этом солидарно.
Например, государь велел всем обедать не позже часа дня. Ну, так и зовут на обеды гостей к этому времени, но вот сам обед начнётся именно в три часа. А до того будут досужие разговоры, а особо дружественные между собой мужчины позволят себе поговорить и о том, какие всё-таки безобразники эти Кутайсовы, да и Пален не далеко отошёл в своем коварстве. Или же друзья выскажутся о запрете носить широкополые шляпы. Да, их на улицах Петербурга не встретишь, но никто не выбрасывает такие, считающиеся республиканскими, головные уборы. Напротив, парадоксальным образом, но у модисток, как и у портных, заказ на широкополые шляпы остаётся стабильно высоким.
Это на самом деле очень опасные тенденции. Если указы императора, пусть и касающиеся быта и повседневной жизни, игнорируются, то недолго дойти и до того, чтобы всё, что будет повелевать Павел Петрович, общество пропускало мимо ушей. И в России недейственны механизмы принуждения. Так что при массовом неповиновении никто ничего сделать не сможет, если только это неповиновение не станет выражаться в сопротивлении властям с оружием в руках.
Если императора в столице нет, то Петербург живёт своей жизнью, дворянство обедает, как заблагорассудится, работает из рук вон плохо, словно в отместку за притеснения. Ну, а поедет Павел Петрович обратно в город на Неве, так по всем рекам и каналам Петербурга быстрее ветра разносится весть: хозяин-сумасброд возвращается.