Воины бури
Шрифт:
Я видел упоение битвой на лице Этельстан и услышал, как Хэстен закричал в отчаянии, когда молодой человек встал над ним с занесенным для смертельного удара мечом.
— Стой! — крикнул я. — Стой! Назад!
Воины, наблюдавшие за сражением, замолчали. Этельстан выглядел озадаченным, но тем не менее, подчинился и отступил от поверженного врага. Хэстен дрожал от боли, но сумел подняться. Он неуверенно пошатывался на раненой правой ноге.
— Ты оставишь мне жизнь, господин? — спросил он меня. — Я буду твоим.
— Ты и так мой, — сказал я и схватил
Тогда он понял, что я собираюсь сделать, и его лицо исказилось от отчаяния.
— Нет! — крикнул он. — Прошу тебя, не надо!
Я схватил его за запястье и вывернул меч из руки.
— Нет! — вопил он. — Нет! Нет!
Я отбросил меч в сторону и сделал шаг назад.
— Заканчивай начатое, — коротко бросил я Этельстану.
— Дайте мне меч! — выкрикнул Хэстен и, прихрамывая, сделал болезненный шаг к упавшему мечу, но я встал у него на пути.
— Чтобы ты мог попасть в Вальхаллу? — усмехнулся я. — Думаешь, что сможешь разделить чашу эля с теми славными воинами, что ждут меня в пиршественном зале? С этими храбрыми людьми? И разве христианин верит в Вальхаллу?
Он промолчал. Я посмотрел на Этельфлед, потом на Цеолнота.
— Ты слышал? — спросил я. — Этот добрый христианин хочет отправиться в Вальхаллу. Вы еще думаете, что он христианин?
Этельфлед кивнула, принимая доказательства, но Цеолнот не поднял взгляда.
— Меч! — просил Хэстен, слезы текли по его щекам, но я просто махнул Этельстану и шагнул в сторону. — Нет! — вопил Хэстен. — Меч! Прошу тебя! — он посмотрел на Этельфлед. — Госпожа, дай мне меч!
— Зачем? — холодно спросила она, и Хэстену было нечего ответить.
Этельфлед кивнула племяннику, и Этельстан проткнул Хэстена мечом, вонзив сталь прямо в живот, сквозь кольчугу, кожу, сухожилия и плоть, и дернул меч вверх, кряхтя от натуги и глядя врагу прямо в глаза. Кровь хлестала из живота датчанина, заливая чахлую траву Эдс-Байрига.
Так умер Хэстен-датчанин.
А Рагналл приближался.
Убить его будет труднее.
Глава шестая
Мы взяли слишком много пленных, и слишком многие из них были воинами, которые, если их оставить в живых, скорее всего снова станут с нами сражаться. Большинство из них — сторонники Рагналла, немногие поклялись в верности Хэстену, но все были опасны. Если бы мы просто дали им уйти, они бы вернулись в армию Рагналла, и так уже достаточно мощную, так что я советовал перебить всех до последнего.
Мы не могли прокормить почти двести мужчин, не говоря уже об их семьях, а среди моих воинов было много молодежи, нуждающейся в практике с мечом или копьем, но Этельфлед вздрогнула при мысли о бойне. Она не была слабой женщиной, вовсе нет, и в прошлом бесстрастно смотрела, как убивают пленников, но сейчас пребывала в милосердном или, возможно, брезгливом настроении.
— Так что же мне с ними сделать? — спросил я.
— Христиане могут остаться в Мерсии, — сказала она, хмурясь,
— А остальные?
— Только не убивай их, — резко сказала она.
Так что в итоге мне пришлось приказать отрубать пленникам ту руку, которой они держат меч, и эти руки мы собирали полными мешками. Еще на вершине холма лежали сорок три мертвеца, и я велел обезглавить трупы и принести мне головы. Потом пленников освободили и вместе со стариками отправили на восток по римской дороге.
Я сказал им, что они найдут перекресток в половине дня ходьбы отсюда, а если повернут на север, дорога приведет их к реке, перейдя на другой берег, они снова окажутся в Нортумбрии.
— Вы встретите своего господина, идущего вам навстречу, — сказал я им, — и можете передать ему послание. Если он вернется обратно к Честеру, то потеряет не только руку.
Мы оставили молодых женщин и детей. Большую часть отправят на невольничий рынок в Лундене, но некоторые, возможно, найдут себе новых мужей среди моих воинов.
Мы свезли все захваченное оружие в Честер, где его раздадут фирду взамен мотыг или кос. Потом мы обрушили только что построенные стены Эдс-Байрига. Они рухнули легко, и мы использовали бревна, чтобы сделать большой погребальный костер, на котором сожгли обезглавленные тела.
Трупы корчились в огне, извивались и сморщивались, посылая зловоние смерти на восток вместе со столбом дыма. Рагналл, решил я, увидит дым и задумается, не знак ли то богов. Остановит ли это его? Я сомневался. Он, несомненно, поймет, что так яростно пылает именно Эдс-Байриг, но честолюбие убедит его проигнорировать предзнаменование. Он придет.
И я хотел поприветствовать его, и потому оставил сорок три бревна стоять как столбы вокруг Эдс-Байрига. Мы прибили к ним отрубленные головы, а на следующий день прибили отрубленные руки к деревьям по обе стороны римской дороги. Так что, когда Рагналл возвратится, его встретят сначала руки, а затем исклёванные воронами головы вокруг разрушенного форта.
— Ты действительно думаешь, что он придет? — спросила меня Этельфлед.
— Придет, — твердо заявил я.
Рагналл нуждался в победе, а чтобы победить Мерсию, не говоря уже об Уэссексе, ему нужно захватить бург. Он мог напасть и на другие бурги, но его привлекал Честер. Контролируя Честер, он воцарится на морских путях в Ирландию и завладеет всей северо-западной Мерсией. Это победа дорого ему обойдется, но Рагналл мог себе позволить потерять часть воинов. Он придет.
Ночью, через два дня после захвата Эдс-Байрига мы вдвоем стояли над северными воротами Честера, глядя на небо, сияющее бесчисленными яркими звездами.
— Если ему настолько нужен Честер, — тихо спросила Этельфлед, — то почему он не напал сразу после высадки? Зачем сначала отправился на север?
— Поскольку, захватив Нортумбрию, он вдвое увеличил своё войско. И он не хочет, чтобы за спиной таился враг. Если бы он осадил нас, не взяв Нортумбрию, то дал бы Ингверу время собрать собственное войско.