Воины Солнца и Грома
Шрифт:
— Ты хорошо знаешь Аристотеля. Когда ты так же прилежно изучишь хотя бы Симона Мага с комментариями Захарии? Ну-ка, кто посылает власть и рабство? — Маркиан достал круглый железный талисман к железной цепочке.
— Самаэль, ангел Запада и Марса.
— Верно.
Маркиан обвил цепочкой запястье и повернул талисман изображением вперед. Козлиная морда, вписанная в перевернутую пентаграмму, ухмылялась по-человечески зло и коварно.
— Вот теперь пусть потягается с Самаэлем, гением зла Адрамелеком, ангелом Асимоном, командиром пятого легиона и двадцатью двумя ангелами пятого неба. Ветер как раз юго-восточный…
Поравнявшись с ними, всадник добродушно рассмеялся:
— Что, колдуны, клад ищете в заклятом месте? Так он в нечистые руки не дается. Ты вот, сотник, в кости плутуешь. А ты, чародей…
Перед глазами анта вдруг встал пылающий красный камень с двумя скрещенными мечами в нем, а над камнем — ехидная козлиная харя, железная, но живая. Юноша стремглав понесся в темную бездну, а; вслед доносился твердый, безжалостный голос, произносивший непонятные слова. Подхватив упавшего с седла варвара, двое посвященных опустили его на землю, а их наставник стянул ему руки в запястьях проволокой и прочел еще одно заклятие, коснувшись ее железным перстнем.
— Через два часа он придет в себя, но не сможет сопротивляться, когда его прикуют к веслу. Его сила восстановится через неделю. Но тогда я закляну его оковы. Когда же его дух сломится, привыкнет к рабству — о, какой это будет слуга! А пока… Что там у него в суме? Серебро! Расплатитесь со своими игорными долгами. Почаще упражняйтесь в магическом управлении костями — этот способ добывать деньги надежнее алхимии.
— Нет города лучше нашей Ольвии! Все, чем богаты эллины и варвары: самосское вино, финикийское и галльское стекло, собольи меха, живых львов, рабов-скифов, могучих, как дубы, чернокожих невольниц — все можно купить у нас. За Ольвию — самый отдаленный и самый счастливый из эллинских городов! — Аркесилай, первый архонт [35] города, поднял стеклянную чашу.
35
Архонт — правитель.
Рубиново-красный напиток вспыхнул в лучах солнца, и беззаботные сатиры и вакханки на стенках чаши, казалось, ожили, переполненные этим пламенем. Одобрительно закивали головами довольные гости: добродушный толстяк Филон — агораном [36] и первый богач города, широколицый, со щетинистой бородой стратег Демарат, седой и благообразный верховный жрец Никомах. Удовлетворенная усмешка тронула простоватое солдатское лицо трибуна Марция Слава Путеолана — начальника римского гарнизона. Снисходительно улыбнулся центурион Децим Фабриций.
36
Агораном — начальник рынка.
И лишь двое не подняли своих чаш. Один был гностик Маркиан. Второй — Филарет из Эфеса, проповедник странной полуиудейской секты. Лет сорока, он казался старше из-за морщин на лбу, лысины, усталого лица и неухоженной, с проседью бороды. Его полинявшая темная хламида казалась нелепой на этом пиру хозяев Ольвии. Поскольку новых эдиктов о преследовании секты не поступало, Аркесилай рискнул развлечь гостей чудаком-проповедником.
Маркиан встал и подошел к окну.
— Вы похвалялись всем тленным, чем может похваляться глупец. Глядите же — вот ваш город!
Он отдернул занавеску. За новыми укреплениями далеко на север, до обветшалых, давно не чиненных стен и заболотившегося водохранилища тянулись поросшие травой развалины. Единственными признаками жизни служили здесь несколько мастерских и… новенькие каменные надгробия.
— Город не занимает и половины прежнего. Где храм Зевса и Аполлона? Где знаменитый алтарь? Где стоя, в которой учили мудрецы? На их месте твои, Филен, гончарные мастерские и винодельни. Почему Ольвия больше не рождает философов, подобных Сферу и Биону Борисфенитам? Зато театр полон — когда ставят непристойные комедии. Вы погрязли в материи, и ваш дух угас. Этот город — кладбище духа и все, что ему осталось — стать кладбищем ваших тел.
— Да что там ваш городишко! Весь мир таков же, и он обречен на гибель! — выкрикнул Фабриций.
— Правильно! Мир не стоит того, чтобы его спасатъ! — отозвался Сергий, Филарет встал и горячо, торопливо заговорил:
— Нет, братья мои: Бог не даст миру погибнуть. Но Маркиан прав — любовь к тленным благам лишила вас мудрости и милосердия. Вы не видите своего ближнсго ни в рабе, ни в несчастном бедняке, ни в чужеземце, а они платят вам ненавистью. Покайтесь, пока не поздно! Обратитесь от разжигающих похоть нагих кумиров к истинному Богу — богу милосердия и любви. Иначе — страшен будет день, когда соединятся ненавидящие вас!
Несколько мгновений властители города молчали, пораженные услышанным, а затем заговорили, перебивая друг друга.
— Хороши твои гости, Аркесилай!
— Кто немилосерден? Я, потративший сотни тысяч на бедных сограждан? — возмущался Филон.
— Нашли ближних — рабы, варвары! На что эти скоты способны, кроме безделия, пьянства и резни? — стучал кулаком по столу Демарат.
— Чернокнижники! Растлители юношества!
Страдание исказило лицо Филарета. Опять, опять его не поняли те, кому он желает лишь добра! Маркиан, скрестив руки на груди, спокойно пережидал шквал возмущения.
— Успокойтесь, почтенные. Я порицаю не нас, а ту мерзкую грязь, называемую материей, из которой глупый и злой бог сотворил вас. К чему она может склонять людей, кроме разврата и невежества? Потому большинство их живет плотью; немногие, вроде Филарета, живут душой и пытаются исправить мир. И лишь избранные живут духом — единственным, что есть в нас от высшего мира — царства света.
— Да, вы все еще плотские, но можете стать душевными и духовными — и спасти свой город! — вмешался Филарет.
— Зачем? Главное — сохранить в себе духовность, а мир пусть пропадает! — гордо усмехнулся Фабриций.
— Верно! Все равно его не исправишь! — подхватил Сергий.
— Вы толкуете о духе, а сами устраиваете оргии в доме Маркиана, — вмешался Никомах.
— Распутничает наша плоть, дух же остается чист, — снисходительно пояснил Маркиан.
Неожиданно за дверями раздался шум, и в покой, отталкивая рабов, ворвался человек в запыленной и изорванной одежде. Все узнали Сириска, часто ездившего торговать в город у порогов Борисфена, который анты звали Загорьем, греки — Азагарием, а готы — Данпарстадом.