Воины Солнца и Грома
Шрифт:
— А у нас говорят: жена Хорса — Ацырухс, Святой Свет, богиня огня. Он за ней по небу гнался крылатым волком, а она убегала золоторогой оленихой, — сказал Инисмей.
— Совсем как киринейская лань от Геракла! — подхватил Рее.
— Давайте завтра ночью пойдем на Золотой курган! — предложил Инисмей. — Вдруг царевна кого-то из нас изберет? Например, Ардагаста.
— А что? — прищурился росич. — Я ведь тоже царского рода. А ночь купальская, между прочим, недобрая. Нечистая сила вовсю гуляет: светлые боги ведь под землю ушли.
— А я — алан и не испугаюсь всех чертей-далимонов! —
— Боспориты и в этом сарматам не уступят! — тряхнул длинными светлыми волосами Рес. — А пока что зайдем в склеп Перисада. Только когда совсем стемнеет. Посмотрим, какие из вас степные богатыри.
Ардагаст хотел рассказать о своей встрече с хозяйкой Золотого кургана, но не решился: вдруг волшебница (или, того лучше, богиня) прогневается на него.
Мальчики спустились с кургана, привязали коней у кустов, выломали ветку для факела Быстро стемнело. Рескупорид с видом гостеприимного хозяина встал с факелом в руке у входа в курган.
— Добро пожаловать в последний дворец величайшего из царей Боспора!
Неширокий коридор с высоким двускатным потолком и стенами, сложенными из аккуратно обтесанного камня, вел в глубь громадной насыпи. В конце коридора за узким проходом находилась небольшая квадратная комната, совершенно пустая. На стенах не было ни росписей, ни даже штукатурки. Но свод… Постепенно сужавшимися каменными кольцами уходил он вверх, на недосягаемую высоту. Казалось, эта каменная воронка подхватывала саму душу и уносила ее ввысь, ввысь — до самого царства богов.
— В такой каменной юрте только богу жить, — восхищенно проговорил Инисмей.
— Да, Перисада Первого почитали как бога, — важно кивнул Рес. — Наш род — от него.
— А если он бог, почему от него ничего не осталось? Ни одной косточки, ни гроба, ни гвоздя, — усмехнулся Ардагаст.
Лицо Рескупорида враз помрачнело.
— Савмак. Мятежники убили последнего Перисада, Пятого, разорили царские гробницы. Это у вас, степняков, принято грабить царские курганы побежденного племени.
— Венеды могил не грабят, — покачал головой Ардагаст. — Из могилы только упыря можно выбросить.
— Савмак был великий воин Солнца. Он всех рабов освободил — скифов, сарматов, — сказал Инисмей.
— Вот на него вся чернь и молится до сих пор. Покажи им монету Савмака с Гелиосом — и сделают все, на что у кого храбрости хватит, — сквозь зубы процедил потомок Перисада. — Мне отец говорил: «Если не хочешь, чтобы вернулся Савмак, то, прежде чем ударить раба, вспомни, далеко ли отсюда его племя».
И тут снаружи донеслись шаги, негромкие голоса, лай. Со свода сорвались и заметались, треща крыльями, летучие мыши. В темноте коридора вспыхнули два красных огонька, а ниже — странный, мертвенный белый свет. Мальчики невольно прижались к стене. Выпал из руки Реса и погас факел. По плитам пола стучали когти. Рука Ардагаста нащупала под сорочкой золотой оберег Огнеслава.
Из тьмы коридора надвигалось что-то страшное, не человеческое и не звериное, против чего были бессильны стальные акинаки. Вот уже проступила жуткая собачья морда с огненными глазами и пылающей белым пламенем пастью. Бежать из каменкой ловушки было некуда, спрятаться негде. Городские мальчики из Рима или Афин сейчас умерли бы от страха или бросились наземь и уткнулись лицом в каменный пол, лишь бы не видеть кошмарного порождения мрака. Но здесь плечом к плечу стояли два юных варвара и эллин из рода, привыкшего хвалиться степными доблестями, а не чистотой эллинских нравов. Страшно было погибать от зубов адской твари, но еще страшнее — опозорить свое племя трусостью. Трое надеялись в эти минуты только на богов и просили у них если не победы, то гибели в бою, достойной воинов.
— Что там, Орф? Есть кто-нибудь в гробнице? — осведомился кто-то из темноты.
— Никого не вижу… и не чую… — рокочущим басом произнесло чудовище, морща нос.
— А почему огонь горел?
— На полу факел…
— Значит, убежали. И лошади наверняка их же. Разбойники, что ли? Ладно, лишь бы нам не мешали. Левий, закляни хорошенько вход.
Из темноты появился еще один огонек, на этот раз от обычного глиняного светильника. В гробницу вошли двое в длинных белых одеждах, расшитых непонятными знаками и письменами, и черных шапочках. Один из них поставил светильник в центре камеры, прошептал что-то — и вдруг пламя, повинуясь движению его руки, взметнулось на высоту двух локтей, озарив светом помещение. Пламя было синим, как на болоте, и било изо рта изображенного на светильнике мерзкого рогатого и клыкастого демона.
Старший из вошедших, с худощавым лицом и пышными курчавыми волосами, стал возле лампы, прижав к полу конец веревки, а младший, красивый, гладко выбритый, принялся с ее помощью вычерчивать круги: внешний — углем, два внутренних — мелом, А черный пес тем временем деловито вытаскивал огненной пастью из мешка и раскладывал у ног старшего разные предметы: меч, кинжал, чашу из человеческого черепа, курильницу черной меди, длинную черную шкатулку, инкрустированную слоновой костью, кропило, книгу в черном переплете.
Только теперь мальчики поняли: адская собака и ее хозяева не видели их! Младший, начертив круги, вписал в них десятка два слов, по углам гробницы изобразил четыре пятиконечные звезды, а в центре — буквы «альфа» и «омега». Старший одобрительно кивнул:
— Все правильно, Левий. А если обряд и не выйдет, виноват у этих «избранных» будешь не ты, а я, презренный самаритянин Захария.
— Здешний раввин — и тот еврей только по матери, — хмыкнул Левий. — А отец его — скиф-барышник.
— Разве в том дело? Единственный избранный народ Бога — не Яхве и не Зевса — мы, владеющие тайным знанием, доступным немногим.
— И если мы можем повелевать демонами и тайными силами, — подхватил Левий, — значит, мы достойны повелевать людьми. Мы рождены благими, и власть лучших — наша власть.
— И в этом мы с тобой равны: ты, родич Хасмонеев и Ирода Великого, и я, сын мытаря, выучившийся на уворованные отцом сестерции.
— А вот деньги, учитель, с этого мошенника Потоса стоило взять вперед.
— Никогда не требуй задатка, Левий, когда речь идет о магии. Лучше потом проучи как следует того, кто посмеет не заплатить. И вообще не подавай вида, что нуждаешься в деньгах. Мы, избранные, выше соблазнов этого грязного мира.