Воины
Шрифт:
Флавий посмотрел на человека в клетке. Он сглотнул. Марк, казалось, смотрел прямо на него. Флавий поборол искушение отвернуться и попытался поймать взгляд старого друга. Но Марк то ли не видел Флавия, то ли понимал, что его старый друг поплатится жизнью, если Марк покажет, что узнал его. А может быть, четыре года карфагенского рабства так сильно изменили Флавия, что даже друг детства не может его признать... Он никогда не был особенно крепок, а тяготы рабства лишили его даже тех мышц, что он нарастил, будучи солдатом. Теперь от него остались одни кости, высушенные жестоким африканским солнцем. Он был оборван и вонюч. От него воняло не только немытым телом, но и грязной сырой тряпкой, прикрывающей до сих пор не зажившую рану на левом бедре.
Он «сбежал» от хозяина никак не больше месяца
Когда же они виделись в последний раз? В рабстве как-то теряешь счет времени. Дни кажутся дольше, когда каждая минута твоей жизни принадлежит кому-то другому. Одно лето подневольного груда в Карфагене кажется длиной в целую жизнь: ты работаешь на палящем солнце, пекущем спину и голову. Флавий пересчитал урожаи, которые помнил, и решил, что в последний раз видел Марка больше четырех лет назад. Больше четырех лет миновало со времени той ужасной битвы, когда все пошло прахом. На равнине Баград, неподалеку от проклятой реки того же названия, консул
Марк Атиллий Регул потерпел поражение. Флавий был одним из пятисот солдат, что попали в плен. Некоторые из выживших утверждали, что оказаться плену лучше, чем остаться лежать на кровавом поле брани среди двенадцати тысяч убитых римлян. Но и бесконечные дни рабства Флавий порой сомневался в этом.
Он невольно снова поднял взгляд на своего друга и полководца. Шипы пронзили его в десяти местах, но кровь из ран уже не сочилась. Пыльный летний ветер залепил их плотной коркой. Его живот и грудь с ручейками запекшейся крови походили на карту с изображением множества рек. Лишенный доспехов и одежд, нагой, точно раб, Марк по-прежнему выглядел могучим и гордым, как истинный римский воин. Они долго терзали его и теперь подвесили умирать, но так и не сумели его сломить. Карфагенянам это не по плечу!
В конце концов, ведь не сами карфагеняне одолели консула Марка Регула — то сделал наемный полководец, некий Ксантипп,
спартанец, который повел свои войска в бой не из любви к родине, а ради звонкой монеты. Карфагеняне наняли его, когда их собственный Гамилькар не оправдал надежд, которые на него возлагали. Если бы Марк сознавал, что сулит эта перемена военачальника, быть может, он и не торопил бы своих людей в тот последний бой. В тот роковой день солнце палило так беспощадно, словно было союзником карфагенян. Войска страдали от пыли и жары, когда Марк повел свою армию в обход озера. К вечеру усталые солдаты подошли к реке Баград. На противоположном берегу их ждал враг. Псе рассчитывали, что командующий прикажет разбить лагерь, обнести его валом и рвом. Солдаты надеялись на ужин и ночной отдых перед тем, как идти в бой. Но Марк приказал немедленно переправиться через реку и вступить в бой с ожидающим их противником, думая повергнуть карфагенян в страх этим натиском.
И если бы карфагенянами командовал Гамилькар, быть может, эта тактика бы и сработала. Всем было известно, что карфагеняне избегают сражений, ибо страшатся организованной мощи римского войска. Но Ксантипп был спартанец, его этим было не запугать.
И он не позволил своим людям сражаться на карфагенский манер. Марк уверенно выстроил войско так, как обычно: пехота в центре, конница на флангах — и смело двинулся вперед. Но Ксантипп не отступил. Вместо этого он двинул на пехоту слонов. Но пехота выстояла. Флавий был там. Они бились как истинные римляне и держали строй. Однако тут Ксантипп разделил свою конницу. Флавий никогда не видел, чтобы кто-то поступал таким образом в подобной ситуации. И когда на них с двух сторон понеслись всадники, их собственная конница, уступавшая им в численности, полегла, а за ней были смяты фланги пехоты. И воцарились хаос и резня, каких он никогда прежде не видел. Он слышал, что некоторым удалось вырваться и бежать в Аспис, откуда их потом выручил римский флот. Эти солдаты вернулись домой. А Флавий и еще пятьсот человек — нет.
Консул Марк Атиллий Регул был почетным пленным и ценным заложником, с ним и обращались соответственно. Но Флавий был простым солдатом и не из богатой семьи. Единственным, что представляло ценность для победителей, было его тело и его труд. И он, как военный трофей, был продан в рабство. В бою его ударили по голове. Он так и не понял, что это было: конское копыто или случайный снаряд из пращи. Но в течение некоторого времени ему в темноте мерещились кольца вокруг факелов и на ходу его заносило влево. Его продали задешево, и новый хозяин отправил его работать в поле. Там он и влачил ярмо последние четыре года. В должное время он пахал, в должное сеял, а в разгар летней жары, когда пшеница наливалась золотом, бегал по полю, крича и размахивая руками, чтобы отгонять алчных птиц. Рим, солдатская служба, жена и дети, и даже Марк, товарищ детских игр, из-за которого он оказался в рабстве, — все мало-помалу растворялось, исчезало из памяти. Временами ему казалось, будто он всю жизнь был рабом, и только рабом.
А потом, однажды ночью, он пробудился от знакомой боли и понял, что драконий зуб, застрявший у него в теле, снова зашевелился. И несколько дней спустя он, несмотря на хромоту, сбежал от надсмотрщика.
Быть может, зашевелившийся зуб был предзнаменованием? Быть может, боги хотели предупредить его о грядущем? В последние годы Флавий редко задумывался о таких вещах. Боги, которым он поклонялся в юности, оставили его, почему же он должен им поклоняться или хотя бы просто чтить их? Но теперь ему казалось, что зуб зашевелился, выходя из тела, как раз тогда, когда Марк в последний раз выступал перед сенатом. В последующие дни старая рама вздулась, побагровела, а потом рубец разошелся и из него начали сочиться кровь и гной. В те самые дни до него дошли слухи, которые передавали из уст в уста даже карфагенские рабы: «Войне скоро конец. Консула отпустили в Рим под честное слово, чтобы передать условия договора. Консул Регул выступит перед сенатом и убедит их, что бросать нам вызов бессмысленно. Он дал слово, что, если Рим не согласится на наши условия, он вернется в Карфаген!»
Флавий только качал головой и молча отмахивался от этой болтовни. Как так, Марк уехал домой без него? Марк уехал домой, бросив пять сотен людей, которые когда-то служили ему? Марк согласился передать римлянам условия позорного договора и обещал уговорить их принять эти условия? Это было совсем на него не похоже. В течение трех дней он размышлял об этом, хромая по пшеничному полю и гоняя черных птиц. А потом решил, что зуб, зашевелившийся в его теле, — это знак. И в тот же день он бежал и принялся пробираться обратно в город Карфаген.
Это было долгое и утомительное путешествие для охромевшего человека без гроша в кошельке и без кошелька, куда можно было бы положить хоть один грош. Он шел ночами, питался тем, что можно было украсть на полях и близлежащих фермах. Он старался ни с кем не разговаривать: он, конечно, выучил пунический язык за время рабства, но говорил с сильным латинским акцентом, который непременно бы его выдал. По мере того как он уходил все дальше от своего бывшего хозяина, он чувствовал себя все смелее. Он украл из тележки старьевщика поношенную одежду, которая была все же приличнее, чем тот клочок тряпки, который дал ему хозяин. Доводилось ему и просить милостыню: он садился у ворот деревни, выставлял напоказ свою гноящуюся рану и костлявую ногу, и находились глупцы, которые кидали ему монетки. И так медленно, шаг за шагом, он добрался до Карфагена.