Воины
Шрифт:
— «Отель». Думаю, что-то невероятное.
— Ничего невероятного тут нет. Обычный выброс гормонов: бурлящая каша из окситоцина, серотонина и эндогенных опиатов. Вазопрессиновые рецепторы работают на полную катушку. Ты был бы в полном восторге, даже если Каролин была бы хомячком!
Я невольно улыбнулся.
— Ты неплохо потрудилась, чтобы показать мне это со стороны. Но ты не была там, ты себе просто представить не можешь. Это настоящая любовь!
— Ладно. Тогда окажи мне услугу. Попробуй сделать
— Ни за что!
Сама мысль об этом была отвратительной.
— Блейз, это ужасно! Это выглядит так, как будто я — влюбленный подросток, а папочка сует мне пачку денег, чтобы я сходил в публичный дом и спустил пар!
— Ничего подобного! Я просто хочу, чтобы ты задействовал логику, чтобы ты взглянул на происходящее объективно!
— Ну да. Это всегда помогает, когда речь идет о любви.
Больше мы в тот месяц об этом не говорили. Мы вообще почти не разговаривали. И в аэропорт я ехал один.
С Каролин мы только обнялись и тут же расселись по клеткам.
То была рутинная демонстрация силы. Генерал-губернатор Панамы, наша любимая марионетка, выступал с речью в Панама-Сити, а мы были должны стоять по стойке «смирно» и выглядеть угрожающе. Надо признаться, что это нам вполне удалось. Девять солдатиков включили «камуфляж». На ярком солнце это не делало их невидимыми: они выглядели как сверкающие, изменчивые статуи, которые невозможно рассмотреть как следует.
Жутковато. Мой солдатик, командир группы, был черным и блестящим.
Нашего присутствия тут на самом деле не требовалось, разве что для прессы. Зрители были тщательно отобраны, они послушно аплодировали и разражались приветственными криками в нужных местах — им наверняка не терпелось побыстрее покончить с этим и вернуться в прохладные помещения с кондиционером. Жара была под сто градусов, и духота вдобавок.
«Тебе не жарко?» — без слов спросила Каролин. Я мысленно ответил, что это, видимо, психосоматическое, нечто вроде сочувствия тем бедолагам, что парятся на площади, и она согласилась.
Наконец речь завершилась, и мы выстроились в ряд, чтобы торжественно покинуть сцену. Это была рутинная процедура перемещения солдатиков, но для толпы это была хорошая демонстрация нашей нечеловеческой силы: мы встали плечом к плечу, подняв левую руку, к нам на скорости больше сотни миль в час подлетел грузовой вертолет с прикрепленной снизу перекладиной и унес нас прочь. Человеку оторвало бы руку, мы же почти ничего и не почувствовали.
Сигнал от Каролин внезапно исчез. Видимо, разъем отключился из-за механического сотрясения.
— Каролин! — окликнул я по аварийной голосовой связи.
Она не откликнулась. Я попросил разрешения отключиться. Нам сейчас все равно было ни к чему оставаться в солдатиках, разве что затем, чтобы довести их до ангара, когда мы приземлимся. Командование на просьбу не откликнулось. «Небось воюют где-нибудь в другом месте», — подумал я.
Мы приземлились возле бокса техобслуживания и повели свои машины внутрь. Каролин своим солдатиком явно не управляла: обычно ее машина двигалась со свойственной ей природной грацией. А сейчас она шагала, как игрушечный робот, по-видимому, кто-то из техников управлял ею с пульта.
Я распахнул наши клетки, и мы внезапно вернулись в реальный мир, голые и потные, потягиваясь и хрустя суставами.
Клетка Каролин была открыта, но самой Каролин там не было.
Кроме нас, в комнате был и одетый человек, офицер медицинской службы. Она подошла к нам.
— У рядового Коллинз перед самым отлетом произошло обширное нарушение мозгового кровообращения. Она сейчас в операционной.
У меня похолодели лицо и руки.
— С ней все будет в порядке?
— Нет, сержант. Врачи делают все, что могут, но, боюсь, она... в общем, это клиническая смерть.
Я опустился на жесткое бетонное основание клетки. Голова шла кругом.
— Чем это отличается от обычной смерти?
— У нее отсутствует высшая нервная деятельность. Мы пытаемся связаться с ее ближайшими родственниками. Мне очень жаль...
— Но... но ведь я... я был в ее мозгу всего несколько минут назад!
Она заглянула в свои записи.
— Время смерти 13.47. Двадцать пять минут назад.
— Но это же не так много! Людей после клинической смерти вытаскивали...
— Врачи делают все, что могут. Механики — слишком ценный персонал, чтобы ими разбрасываться. Это пока все, что я могу вам сказать.
Она повернулась, чтобы уйти.
— Подождите! Я могу ее увидеть?
— Я не знаю, где она, сержант. Извините.
Остальные столпились вокруг меня. Я был удивлен, обнаружив, что не плачу и даже не пытаюсь заплакать. Я чувствовал себя совершенно беспомощным, как будто мне дали под дых.
— Она, наверное, в здешнем госпитале, — сказал Мэл. — Пошли, поищем ее.
— И чем мы ей поможем? — спросила Канди. — Будем путаться под ногами?
Она села рядом со мной и обняла меня за плечи.
— Идемте в комнату отдыха, будем ждать.
Мы пошли в комнату отдыха. Я шагал, как зомби. Как солдатик без механика. Лу достал из шкафчика свою кредитку и купил нам всем по пиву в автомате. Мы в неуклюжем молчании оделись и сели пить пиво.
Хаким пить не стал.
— Иногда даже жалеешь, что некому молиться.
Саманта, погруженная в молитвенное сосредоточение, подняла голову и кивнула. Остальные молча пили и смотрели на дверь.
Я встал, чтобы купить еще пива, и тут вошла медик. Я посмотрел ей в глаза — и потерял сознание.