Вокалистка
Шрифт:
Важные люди города уже забыли об оперетте и обсуждали более серьезные проблемы. Курашвили жаловался, что все кругом воруют. Он вчера уволил водителя за слив бензина и вынужден искать нового. Выпив рюмку, директор мясокомбината ехидно спрашивал начальника милиции, не остановят ли его на дороге, когда он поедет домой за рулем? Все смеялись удачной шутке.
Антон под шумок тиснул за пазуху бутылку лимонной настойки и сунул в карман бутерброды с колбасой. Он спустился в подсобку, которую занимала уборщица. В узкой комнатушке с низким потолком с трудом умещались
На девушке было легкое светлое платье без рукавов и старомодные туфли, она выглядела смущенной.
– Один рукав оторвался, пришлось второй удалить, – призналась она.
– А где же мы будем? – спросил Антон, демонстрируя угощения.
– Я кушаю так. – Сана села на краешек кровати и придвинула табурет в качестве столика. Из коробки под кроватью она достала два стакана и тарелку.
Антон сел рядом, кровать прогнулась, и их плечи невольно соприкоснулись. Чтобы развеять неловкость Антон стал рассказывать о том, что происходит в буфете. Упомянул он и Курашвили.
– Я слышала, – прервала его Сана и в точности продемонстрировала голос с грузинским акцентом.
Антона уже не удивляли способности Саны копировать голоса, но, чтобы слышать сквозь стены – это невозможно!
– Хорош прикалываться, ты не могла слышать отсюда.
Девушка не хотела признаваться, что она не просто слушала, а вслушивалась очень внимательно, потому что боялась, что Антон не придет к ней.
– Я и сейчас слышу, как жена Курашвили зудит ему на ухо. – Сана заговорила строгим женским голосом: – Уймись, больше не пей! Ты на ногах не стоишь, как ты домой поедешь? – И тут же перешла на мужскую речь с пьяным бахвальством: – Не кипятись, Цыпа моя бархатная. Сидеть за рулем легче, чем ходить.
– Шутишь? – только и мог выдавить Антон.
– Тебе повторить, о чем ты шептался с Жанной? – И она засипела: – Туда-сюда, туда-сюда.
Пораженный Самородов наполнил стаканы. Они выпили и закусили. Сана закрыла глаза, надавила пальцами на виски и прислушалась. Потом беспомощно опустила руки и улыбнулась:
– Сейчас я слышу только того, кто рядом. И мне хорошо.
– Ты – чудо! – выдохнул Антон, осторожно обнял девушку за плечи и шепнул: – Диво дивное.
Сердце девушки учащенно забилось – неужели это происходит с ней? Ее – дефектную – обнимает славный парень, о котором она не смела и мечтать. Он поражен ее способностями, благодарит ее, шепчет ласковые слова, а его губы приближаются к ее губам.
– Нет! – Сана испуганно отвернулась.
Антон отстранился, убрал руку и спросил:
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она испугалась еще больше, но ничего не могла сказать. Он снова предложил ей выпить, она затрясла рукой, опасаясь, что отключится из-за спиртного, как тогда у костра. Сана догадывалась, чего хочет Антон, но понятия не имела, как себя вести в такую минуту. Антон выпил, отблеск лампочки
– Выключи свет, – попросила она.
Он встал, щелкнул выключателем, а когда в кромешной темноте вернулся к кровати, выставив вперед руки, Сана перехватила его ладонь. С минуту их сцепленные пальцы с нарастающей силой сжимали друг друга на весу, а потом опустились. Его рука оказалась на ее колене, стиснула, поползла выше, задирая платье, и девушка непроизвольно сжала ноги, боясь и трепеща одновременно. Другая его рука погладила ее волосы, спустилась на спину, скользнула подмышку и коснулась пальцами груди, вызвав сладкий озноб.
А потом он как-то быстро раздел ее, продолжая ласкать, словно у него не две, а восемь рук, и сам оказался раздетым. Она раскрылась перед мужским напором и не противилась любым ласкам, кроме одной – Сана не позволяла целовать себя в лицо, чтобы его губы, не дай бог, не угодили на ее проклятый шрам. Она не стыдилась своего тела, прятала только лицо. Пусть грудь у нее небольшая и прощупываются ребра, зато кожа нежная, особенно там, на бедрах между ног – наслаждайся, она стерпит неминуемую боль, ведь он так сильно хочет ее. Ну почему злой рок заклеймил ее на самом видном месте?
После того, как скрипучие пружины панцирной кровати преодолели пик неистовой железной песни и устало затихли, Антон пробыл у Саны недолго. Он сел, допил настойку, оделся и вышел.
Прощальными его словами были:
– Спасибо, Уголек.
Сана была уверена, что он благодарит ее за выступление. Не за постель же? Что она может, ведь близость с мужчиной для нее впервые. Следующий спектакль «Москва-Париж» через неделю, Смирницкие восстановят голоса, и ее помощь не понадобится. Все вернется на круги своя – место Антона на самом верхнем этаже театра, а ее – в подвале.
5
Следующее утро для Саны выдалось безрадостным – снова халат, ведро и швабра. Вчерашнее выступление, шальные глаза Антона, его благодарность и ласки представлялись далеким сном или плодом ее фантазии. А если это случилось по правде, то никогда уже не повторится. Кому нужна страхолюдина, которая боится собственного отражения в зеркале.
После любого праздника грязи остается больше, чем в будний день, а если гуляли артисты с дармовой выпивкой, оттирать приходилось не только пол в буфете, но и стулья, столы, а кое-где и стены.
Сана в десятый раз меняла грязную воду в ведре и полоскала вонючую тряпку. Она открыла кран, струя воды с шумом ударила в цинковое дно – чистый звук был отдушиной в ее нудной работе. Подспудно она слышала, как пробуждается театр, хлопают двери, заходят сотрудники, но не оживляла звуковой поток в конкретные образы. И так ясно, что ее ждет разнос от начальства. Лучше отключиться, чем то и дело прислушиваться к поступи директорских ботинок.
Однако первыми на мокрый пол в буфете ступили ноги в модных кроссовках. Сана скосила взгляд, увидела расклешенные джинсы и узнала вошедшего, не поднимая глаз.