Вокруг Петербурга
Шрифт:
Подобно Павлу, Николай I свою деятельность в Гатчине начал с военных сооружений. В 1829–1831 годах архитектор В.А. Глинка построил в Ингербурге казармы гвардейского батальона и перестроил старые Ингербургские ворота. Рядом с казармами появился учебный плац. Тогда же расширили казармы и манеж Кирасирского полка, возвели Смоленские ворота. Часть города обнесли рвом и валом.
Был увеличен гарнизон. Уже в 1840 году его численность достигала двух тысяч человек, а во время ежегодных маневров под Красным Селом, когда Гатчина становилась штаб-квартирой царя, город, как и встарь, превращался в большой военный лагерь с обязательными постоями солдат на «обывательских»
Форма одежды николаевских солдат отличалась от гатчинского войска большей парадностью и блеском. Этим обывателю стремились внушить уважение к армии самодержца. Но методы обучения остались прежними. Боготворимая некогда Павлом строевая подготовка стала вершиной воинского мастерства и для Николая, который, по меткой характеристике Ф. Энгельса, также «был по натуре посредственный ротный командир». С утра до ночи на гатчинских плацах гремели барабаны и солдаты под руководством вышколенных «дядек» и унтер-офицеров занимались бесконечной шагистикой. За этой бессмысленной, изматывавшей силы муштрой наблюдали офицеры и сам царь, не прощавшие солдатам ни малейшего промаха, ни одной ничтожной провинности.
Палка офицера гатчинца была возведена в принцип жизни николаевской армии. Ни одна солдатская спина не избегла розог или шпицрутенов, не один «служивый» был насмерть запорот на «зеленой улице». Их били за всё, зло и методически, и так же методически регистрировали наказания в формулярных списках: «По приказу командира полка генерал-лейтенанта Туманского 1-го наказан 150 ударами розог за кратковременную из казарм отлучку». Это сказано о гатчинском солдате Чижове, наказанном, кроме того, еще 250 розгами. Подобными записями пестрят и другие формуляры.
Тяжела была 25-летняя служба николаевского солдата. Не легче его доля становилась и в отставке.
В 1832 году за Ингербургскими воротами возникла инвалидная слобода, которой Николай дал имя Павла I. Двенадцать новых домиков предназначались для тех, кто отслужил «верой и правдой» свой срок в гвардейских частях и не имел приюта в родных деревнях. Инвалиды водворялись на жительство в слободу с «высочайшего» разрешения. Первоначально им выделялось единовременно по сто рублей на обзаведение хозяйством. Через несколько лет субсидию сократили, а позднее и вовсе ликвидировали.
Павловская слобода напоминала собою созданные Аракчеевым военные поселения. Дворцовому начальству было строго предписано «иметь через комиссаров своих неослабный надзор в сей слободе как за поведением жителей ее, так и за опрятностью в домах их и за всем тем, что они обязаны исполнять». Вся жизнь поселенцев регламентировалась жестким, почти воинским порядком и дисциплиной. За «дурное поведение» инвалиды подлежали суровому наказанию, вплоть до выселения.
Павел I объявил Гатчину городом, Николай I вознамерился сделать ее уездным центром. В конце 1850 года он приказал рассмотреть вопрос об организации Гатчинского уезда, но потом почему-то раздумал. Город остался в подчинении Министерства императорского двора и к середине XIX века насчитывал свыше пяти тысяч жителей, включая местный гарнизон. Ничем не отличаясь от другие населенных мест николаевской России, Гатчина, по выражению местного литератора А.В. Эвальда, «представляла из себя нечто вроде того города, в котором общий наш знакомец Иван Александрович Хлестаков так удачно разыгрывал роль ревизора. Там были тогда и Сквозники-Дмухановские, и Ляпкины-Тяпкины, и Держиморды, и Бобчинские с Добчинскими, –
Заботу о населении эти чиновные «отцы города» начали с постройки в 1836 году нового «съезжего дома» для полиции «с ее служителями и инструментами» и местной пожарной команды. Отсюда «всевидящие глаза» и «всеслышащие уши» николаевских жандармов зорко следили за «состоянием умов» жителей. Здесь немало перепороли гатчинских горожан. В расходах полицейской части для этой цели была специальная графа – «заготовка лозы», а архивные дела дворцового управления полны рапортов гатчинских держиморд, из которых следует, что «казенный штукатур Матвей Семенов… наказан 50 ударами розог», дворцовому плотнику дано 60 розог, кузнецу – 20, и так далее.
Именно полиции Гатчина обязана тем, что Николай I сделал ее местом жительства ряда «поднадзорных» лиц. После подавления царскими войсками восстания в Польше 1830–1831 годов здесь жил «бывший польских войск подполковник Продзинский, произведенный мятежным правительством в дивизионные генералы». В 1834 году сюда на поселение направили исключенного из Дерптского университета «по прикосновенности к открытому между студентами сего университета тайному обществу» студента Мелатропуса. Спустя год в городе поселили как важного государственного преступника грузинского князя Дмитрия Иулоновича.
Вслед за «съезжим домом» в 1840 году возвели вместо деревянных построек три каменных здания госпиталя. Открыли частную аптеку. Но здравоохранение от этого ничего не выиграло. Николай I запретил бесплатное лечение. Установленная им плата за пребывание в госпитале была непосильна для подавляющего числа горожан, которые оставались без всякой медицинской помощи.
Не лучше обстояло дело с просвещением. Хотя в 1832 году двухклассное городское училище преобразовали в трехклассное, доступ в него девочкам был закрыт. Высокая плата лишала возможности учиться и большинство мальчиков. Только по гатчинскому дворцовому управлению в 1852 году числилось 457 детей неимущих родителей, но школ для них «за неимением средств» не открывали.
С 1837 года прекратили прием детей «низшего сословия» в сельский воспитательный дом, который реорганизовали в институт для сирот из офицерских и чиновничьих семей. Через десять лет институт превратили в среднее учебное заведение по подготовке чиновников государственных учреждений. Царь утвердил основной принцип воспитания детей в институте – «строжайшая дисциплина», основанная на «страхе божьем» и розге воспитателя.
В 1844 году, чтобы «дать возможность образованному классу иметь приятное рассеяние по вечерам, а также пользоваться чтением газет и журналов русских и иностранных с малыми на то издержками», открыли «Благородное собрание». Местные помещики и чиновники приветствовали создание клуба и, игнорируя его устав, переключили всё свое внимание с читального зала на буфет и зеленый карточный стол.
Простому гатчинцу вход в «Благородное собрание» был закрыт. Ему запрещалось, если даже он служил во дворце, находиться на территории парков, окрестных лугов и лесов, отводившихся под царскую охоту. Рядовому горожанину негде было провести свой короткий досуг. «Остается только единственное место, куда вход не возбраняется и куда он в силу привычки вынужден отправиться, – писал гатчинский гофкурьер Емельянов, – это трактир со всеми последствиями». В городе бойко торговали пятнадцать различных «питейных» заведений.