Вокруг Света 1996 №09

Журнал «Вокруг Света»

Раньше о подобном семейном подряде в Узбекистане и мечтать не могли. Теперь, напротив, в республике поощряют любой малый бизнес. Бери патент — и работай. Плата за патент символическая, налог на прибыль в четыре раза (!) меньше нашего, российского.

Меня поражает, как быстро Чорсу освоил и переварил новую рыночную культуру. Всего пять лет назад сюда явились архитекторы и строители, чтобы полностью перестроить этот базар. Но вот что любопытно: устроенный ныне вполне комфортабельно, став цивилизованным, Чорсу сохранил свой национальный колорит. На фоне мощных современных сооружений прекрасно смотрятся разбросанные по всей территории

магазинчики, оформленные в виде голубых перевернутых самаркандских тарелок. Древность и молодость легендарного базара соединились без всяких усилий, совершенно органично. Почему? Да потому, что узбекский базар, сумевший даже в годы советской власти уберечь свою богатую старинную культуру, легко переплавил ее в современную, не забыв при этом ни своих обычаев, ни традиций. Да, он изменился, но стал еще богаче, еще самобытнее. Если раньше здесь торговали в основном старики, то сейчас куда больше молодых, многие из которых продают выращенное своими же руками. В отличие от России, где на рынках масса перекупщиков, узбек-производитель никогда не терял и не теряет интереса к базару. Исконная любовь к торговле позволяет находить общий язык с покупателем, дабы не нарушались столь важные обратные связи. На Чорсу, к примеру, не только можно, но и нужно (вас буквально заставляют это делать!) попробовать каждый продукт. Причем эти дегустации производят не походя, а вдумчиво и не спеша.

Мы не отступаем от традиции и, попав в ряд корейцев, смакуем, не торопясь, острые салаты из моркови, капусты и баклажанов, предложенные для пробы продавцами. По статистике, в Ташкенте каждый двадцатый житель — кореец. На Чорсу корейцев и того больше — каждый десятый продавец. Почти все трудятся на колхозных полях, беря за работу натурой, которую, превратив во вкуснейшие блюда, и везут на Чорсу.

— Корейская кухня давно вошла в узбекский быт, — говорит Рамазан. — И стала просто необходимой: у нас ведь пища жирная, а у корейцев — острая.

Здесь, на Чорсу, есть все, кроме, пожалуй, птичьего молока. Я ищу знаменитые восточные прянности. Моя жена, помешанная на таких диковинах, наказала привести ей все, что увижу. И вот я нахожу этот «колониальный» товар, из-за которого некогда воевали могучие морские державы. Тычу пальцем в мешочки с таинственным содержимым, вслушиваясь в музыку загадочных слов.

— Это китайский бадьян — для супов, запах и вкус дает очень приятный. Имбирь — для приправ и для лекарств: от воспаления кишечника, от печени, от желтухи...

Аир болотный — мочегонное. Красный перец. Черный перец. Черный и желтый меробанянц — от всех болезней, но главное, от полипов. Шафран и барбарис — для плова и шурпы. Шиповник. Желатин...

Продавца зовут Рахматулла. В прошлом шофер, ныне пенсионер-инвалид, — большинство этих экзотических растений он выращивает на своем ташкентском огороде.

— Это анис, — продолжает Рахматулла. — Используют, как приправу, для любых блюд. Кроме того, анис возвращает молоко роженицам. Заваривают десять граммов на стакан воды, пьют раз в день — неделю...

Следует еще два десятка звучных названий, и я покупаю все, что пришлось на слух. Беру и крашеное пшено, хотя это вовсе не пряность, а традиционное украшение кондитерских изделий: пшено красят к Новому году и на Курбан-Хайт — День поминовения.

Распрощавшись с продавцом пряностей, отправляемся в зал плова, в первую очередь — к рисоводам. По всему ряду вздымаются снежные и бурые горы.

— Это северный

рис, из-под Хорезма, — объясняет мне продавец белой горы. — Красный у нас не растет, его привозят из Ферганской долины. Конечно, и наш белый хорош, но, честно говоря, настоящий свадебный плов делают только из красного.

Потомственный рисовод Кабир из Андижана рассказывает, что красный сорт очень капризен. Технологию его выращивания семья Кабира осваивает вот уже семь поколений, начиная с прошлого века. Красный рис требует самого тщательного ухода, особого питания. Естественно, он в два раза дороже белого. Зато варится зернышко к зернышку и при варке увеличивается в несколько раз.

— Большой у вас участок? — интересуюсь я.

— Раньше было всего 12 соток, — отвечает Кабир. — Но разве это рисовая плантация? Все вокруг было занято хлопком... Теперь у нас своих 20 соток да еще арендуем 4 гектара.

В соседнем, большом и круглом, как цирк, зале, увенчанном крышей, напоминающей купол юрты, торгуют садоводы: курагой, изюмом, миндалем, арахисом, грецкими орехами, горными фисташками, сухофруктами...

Я разговорился с Якубом, фермером-садоводом из Алтарыка.

— Каримов дехканам землю дал, — говорит Якуб. — В моей семье восемь человек — все от зари до зари на участке. Часть продукции сдаем государству, часть возим на Чорсу. У нас в Фергане климат лучше, а продавать в Ташкенте лучше.

— Ты еще молодой, мог бы в Россию товар возить.

— Пробовали, совсем не выгодно. По дороге милиция обирает, на базарах — рэкет. Нет, на Чорсу лучше. За место плачу 40 сомов, 12 за весы: всего 52 сома в день! Килограмм курага стоит в два раза больше. На Чорсу выгодно и спокойно — никто не пристает, не угрожает.

Под куполом летают горлинки. Бесстрашно слетают вниз и, радостно воркуя, клюют сушеные фрукты, арахис, фисташки.

— Здесь для них еды полно, — улыбается Якуб. — Орешки-марешки...

Лошадь — за перепела

Кренной ташкентец Володя Крайнев, атлет, бывший десантник, а ныне заместитель генерального директора торговой фирмы «Туркестан», знает узбекский язык, обычаи и традиции не хуже любого узбека. — Я вырос на ташкентских базарах, — говорит Крайнев. — Потому, наверное, такой шустрый. В Узбекистане базар — всему голова.

Он-то и предложил отвезти нас на воскресный скотный базар, где (побывав в Средней Азии минимум раз двадцать) я ни разу не был.

Рано утром выехали из Ташкента. Путь лежал на Коктерат — городок в предместье Ташкента, у границы с Казахстаном, где Крайнев пять лет искал счастья. Он уехал в Казахстан, когда многие были уверены, что в Узбекистане, обретшем независимость, местным русским жизни не будет. Год назад, разочаровавшись в жизни на чужбине, Володя вернулся обратно, как, впрочем, и тысячи других, убедившихся, что отношение к русским здесь самое благожелательное.

У одного из светофоров Володя резко тормозит, пропуская собаку. По узбекскому обычаю, собака, перебежавшая дорогу, — к удаче. Однако, мы все равно опоздали. Когда въехали в Коктерат, шура-базар был уже в самом разгаре. Десятки легковых машин и грузовиков парковались у входа, откуда то и дело выводили упирающихся животных. Крайнев спросил узбека, тащившего на одной веревке целую восьмерку баранов: