Вокруг Света 1996 №09
Шрифт:
— Почем взял?
— Просили по 1500 сомов за каждого, взял по 1200, — ответил покупатель, явно довольный такой удачей.
— Кто же тебе так пособил?
— Иргиз. Ну я его тоже не обидел. Меня заинтересовало, кто такой этот Иргиз.
— Он имеет в виду своего посредника. Если хочешь, мы его найдем.
На базаре было страшно тесно. Между барьерами, отделявшими баранов от коров, коров от лошадей, толпились люди и животные; люди, торгуясь, азартно кричали, бараны блеяли, коровы мычали, быки ревели,
Всюду шли сделки. Возле мощных черных баранов, бодавших друг друга, торговались три человека. Двое крепко держались за руки, а третий, стоя между ними, со всего маху бил по рукам, пытаясь во что бы то ни стало разрубить это пожатие.
— Эти бараны из породы «качкор» самые дорогие, — объясняет Крайнев. — Весят до 100 кило! Эти двое, что держатся за руки, — продавец и покупатель. А тот, между ними, — посредник. Без него не обходится ни одна сделка: таков обычай, идущий из древности.
Все торги ведутся на узбекском, и Володя берет на себя роль толмача.
— Продавец просит по 2500 сомов за барана, — переводит он. — Покупатель согласен взять трех за 7000. Ну вот, кажется, договорились... Сейчас посредник получит свою долю.
Покупатель отдает хозяину его веревку и связывает баранов своей. Тоже обычай: продавец никогда не отдаст животных вместе с веревкой — плохая примета.
Знакомлюсь с покупателем. Его зовут Тахир, и он, оказывается, мясник. Унаследовал профессию от отца и деда. На скотном базаре Тахир закупает баранов, затем режет, свежует, рубит — и продает мясо на Чорсу.
— У нас, в России, скотину режут только в сезон. А у вас?
— Каждый день, — отвечает он. — Летом, зимой — все равно. Но 28 апреля на Курбан Хаит — режут все поголовно. В этот день на шура-базаре весь Ташкент. Каждый мусульманин должен купить живого барана, чтобы совершить жертвоприношение: кровь отдать Аллаху, мясо — людям. Тушу делят на три равных куска: один берут себе, два других отдают бедным соседям. Таков обычай.
Возвращается Крайнев, ходивший в глубь базара на разведку.
— Пойдем. Я нашел Иргиза. Хочешь с ним поговорить?
Он ведет меня в коровий загон, где посредник Иргиз сводит и «мирит» продавцов и покупателей. На этот раз попались несговорчивые: за корову просят 15 тысяч сомов, но купить готовы только за 14 тысяч. Иргиз осматривает животное, щупает вымя. Говорит, глядя в глаза хозяину:
— Отдай за 14. Дороже не продашь.
Затем вновь соединяет руки двух упрямцев и дает им еще пять минут на раздумье.
— Скажите, они вас знают? — спрашиваю Иргиза.
— Меня здесь все знают. Если что-то не так будет — за все я отвечу.
— А как вас найдут?
— Здесь и найдут. Я на этом базаре с самого детства, вот уже 50 лет. Патент имею.
— Значит, без посредника на скотном базаре никто ничего не купит?
— Ни за что. Посредник — это гарантия.
— А если обманет?
— Такого не бывает. Если даже просто ошибется — базар будет. А в результате — позор. Деньги должен вернуть. И уж больше ни один человек тебе не доверится.
Тут же казахи продают веревки, ремни, цепи для быков, упряжь для лошадей, сено, комбикорма... Молодой узбек, одетый под ковбоя, выбирает уздечку для только что купленной лошади. И мы спешим в конный ряд, который уже сильно опустел.
И здесь идет азартный торг. Меня привлекает стройная кобыла золотистого цвета, с белоснежной гривой, которую обступила толпа. Хозяин просит за нее 25 000 сомов, что равняется пятистам долларов.
— Что это за масть? — спрашиваю Володю.
— Саман, — отвечает он. — По-русски — желтая трава. Очень редкая масть.
— Позовите Алима, пусть скажет свое слово, — предлагает кто-то.
Приходит тучный и важный старик, перед которым все почтительно расступаются. Это самый знатный посредник. Лучше его здесь никто не знает лошадей.
— Пусть мой внук проедет на ней, — предлагает он хозяину. — Потом поговорим.
Мальчик лет двенадцати взлетает на кобылу, берет ее с места в галоп. Алии, подняв руку козырьком к глазам, зорко наблюдает. Говорит:
— Хорошая лошадь. Сколько ты за нее просишь? 25 тысяч? Дешевле не отдавай.
Покупатель уже не возражает. Быстро отсчитывает сомы и уводит кобылу.
На груди у старого Алима горит орден Красной Звезды.
— Где воевали?
— В конном связном взводе, — гордо отвечает Алии. — От Москвы до Кенигсберга прошел. Тринадцать раз награжден: «За Отвагу», «За взятие Сталинграда», «За взятие Берлина»... Лошадьми занимаюсь с малолетства. Я ведь не только посредник, у меня дома целая конюшня.
Перед отъездом в Ташкент пьем чай в местной чайхане.
— Раньше скотные базары заканчивались петушиными боями, — рассказывает Крайнов. — Кровавое зрелище... Теперь запретили.
— А теперь перепела дерутся, — сообщают из компании, сидящей рядом. — Тут, в чайхане, только что драка была. Я ставил на Ахмета. А победил Шамши. Вон они сидят...
За дальним столом три старых узбека, увешанные медалями, бурно обсуждают перипетии недавнего боя. Их крохотные гладиаторы отдыхают, накрытые белыми платками. Старики охотно позируют Виктору Брелю, сняв платки с перепелов. На лицах Ахмета и Турсуна еще витает горечь поражения. Зато Шамши улыбается — он чемпион.